Виктор Поротников - Гладиатор из будущего. Спартак-победитель

Я не мог и предположить, что мои познания в древнегреческом окажутся как нельзя кстати в теперешнем моем положении. В пути рабы, сидевшие со мной в одной повозке, изредка обменивались репликами на греческом языке, вернее, на том из его диалектов, получившем у лингвистов двадцать первого века название новоаттического. Сами же древние греки называли этот диалект — койнэ.

Если знаменитый древнегреческий историк Геродот писал свои сочинения на древнеаттическом диалекте ионийского языка, трагик Еврипид создавал свои бессмертные драмы на среднеаттическом диалекте, то такие прославленные анналисты, как Полибий и Плутарх, творили уже на койнэ, этой своеобразной смеси из ионийского, эолийского и дорийского языков. К первому веку до нашей эры диалект койнэ был повсеместно распространен среди грекоязычного населения как на Западе, так и на Востоке Средиземноморья.

«Слава богу, что мне в свое время довелось изрядно покорпеть над текстами Плутарха в оригинале, сдавая зачеты по-древнегреческому!» — подумал я, радуясь тому, что понимаю многое из того, о чем переговариваются невольники.

Из разговоров невольников я узнал, что судно, севшее на мель у побережья Кампании, вчера утром вышло из города Мессаны, что на острове Сицилия. Судно было греческое, зафрахтованное Лентулом Батиатом для перевозки рабов, купленных им на рабском рынке в Мессане. Лентул Батиат купил тридцать рабов-мужчин, но из них семеро утонули в бурном море, так и не добравшись до берега. Эти несчастные совершенно не умели плавать, работорговцы привезли их откуда-то из глубин Азии. Вместе с этими азиатами утонул и помощник Лентула Батиата, по имени Цетег. По случаю выгодной сделки, Цетег накануне изрядно напился вина. Он спал в своей каюте под палубой, когда корабль наскочил на мель и завалился набок. По-видимому, пьяный Цетег захлебнулся в морской воде, так и не проснувшись.

Неожиданно на землю опустились густые сумерки, как это всегда бывает в южных странах. Мне доводилось видеть такое в Крыму.

Караван Лентула Батиата остановился на ночлег в поместье на окраине Кум.

Хозяин поместья, вельможа в длинной белой тоге, по-дружески обнялся с Лентулом Батиатом. Из этого можно было сделать вывод, что эти двое — давние приятели.

Лентул Батиат самолично пересчитал своих невольников. После чего надсмотрщики загнали всю партию рабов в просторное каменное помещение, пристроенное к конюшне. Там, на каменном полу, были свалены вороха соломы, поверх которых оказалось какое-то тряпье и несколько дырявых одеял. В полнейшей темноте на ощупь рабы, и я вместе с ними, стали укладываться спать.

«Как мне с моей латынью растолковать Лентулу Батиату, что я вовсе не его раб? — сердито думал я, устраивая себе лежанку на колючей соломе. — Как мне объяснить здешним людям, что я — человек из далекого будущего? Как?!»

Перспектива быть чьим-то рабом меня совсем не устраивала.

С такими же невеселыми мыслями я встретил утро следующего дня.

Рабов подняли очень рано и выгнали на широкий двор виллы, мощенный белыми известняковыми плитами. В тени портика, идущего по всему периметру двора, для невольников было приготовлено скромное угощение. Служанки хозяина виллы раздали всем рабам Лентула Батиата по ячменной лепешке и по деревянной миске просяной каши. К моему сильнейшему неудовольствию, кашу приходилось отправлять в рот руками, поскольку ложек невольникам не выдали.

Я был невыспавшийся и злой. Свалившаяся на меня действительность сильно действовала мне на нервы. Грубость, с какой надсмотрщики обращались с рабами, выводила меня из себя. Выступать в роли говорящей двуногой скотины я вовсе не собирался! Когда один из надсмотрщиков толкнул меня так, что я выронил лепешку, и она упала в пыль у моих ног, это привело меня в бешенство. Я бросился на этого верзилу, который уже замахнулся палкой на другого раба, сбил его с ног с помощью подсечки, которой меня обучил приятель-дзюдоист. Затем я с таким остервенением принялся дубасить кулаком правой руки поверженного наземь надсмотрщика, что всего за несколько секунд разбил в кровь и свой кулак, и его широкую загорелую физиономию. Двое подбежавших слуг хотели как следует взгреть меня палками, но я вовремя увернулся и даже успел схватить дубинку, которой так любил размахивать избитый мною верзила. Действуя дубинкой так, как управлялся с палкой Стивен Сигал в своих боевиках, я сумел повредить одному из слуг колено, а другому расквасил нос.

Тогда меня окружили посреди двора сразу четверо надсмотрщиков с палками и хлыстами. По их злобным репликам я понял, что мне сейчас не поздоровится. Меня спасло то, что во дворе появился Лентул Батиат вместе с владельцем поместья. Ланиста подозвал к себе одного из надсмотрщиков и расспросил его о том, что здесь произошло. Затем двое знатных римлян направились ко мне.

Остановившись в двух шагах от меня, Лентул Батиат и хозяин виллы принялись разглядывать меня как какую-то диковинку. Я тяжело дышал после стремительной потасовки, переминаясь с ноги на ногу и по-прежнему сжимая в руках длинную дубинку.

— Что скажешь, дружище Марк? — обратился Лентул Батиат к владельцу виллы, сделав жест в мою сторону. — По-моему, этот юноша весьма ловок и быстр, не труслив и умеет постоять за себя. Хотя внешне он довольно хиловат.

— Да, заметно, что этот малый еще совсем недавно вел изнеженный образ жизни, — закивал грузный Марк, окинув меня взглядом с ног до головы. — Скорее всего, он из знатного сословия. Кто он, эллин или варвар?

— Не знаю, — пожал плечами Лентул Батиат. — Откровенно говоря, я не могу понять, как этот бледный юноша оказался среди моих рабов. Я точно помню, что не покупал его.

— Значит, этого юношу купил Цетег, твой помощник, — сказал Марк.

— Зачем Цетег купил его, он же тщедушен и слаб! Ну, какой из него гладиатор?! — Лентул Батиат шагнул ко мне, отнял у меня дубинку и быстро ощупал мышцы на моих руках и ногах. Потом он жестом велел мне открыть рот и осмотрел мои зубы. — Хорошо, хоть зубы у этого раба крепкие и здоровые. Стало быть, и кости у него тоже прочные, — обронил при этом ланиста.

Я внимательно вслушивался в разговор двух знатных римлян, сознавая с отчаянием в душе, что мне при всем желании не удастся убедить их в том, что я не просто свободный человек, но свободный человек из другой эпохи. Отвечая на вопросы Лентула Батиата, я перескакивал с латыни на древнегреческий, таким образом восполняя недостаток слов для разговорной речи. К счастью, Лентул Батиат свободно изъяснялся и на койнэ.

Назвав Лентулу Батиату свое настоящее имя, я вдобавок наплел ему о том, что моей родиной является отнюдь не Греция и не Галлия, а далекая страна, раскинувшаяся к северо-востоку от Дуная.