Анджей Земяньский - Бомба Гейзенберга

— Представляю себе агентов, которые делали эти фотографии... Анка только кивнула.

— Выходит, мне нужно будет трахнуть Монику Гитлер и сделаться ее мужем, а потом — королем Польши???

Потоцкая сползла с кресла и встала перед Иеремией на колени.

— Да, о славный король Жечипосполитой Трех Народов, мой повелитель!

— Боже, Боже, Боже...

— Что-то не так? — Анка поднялась с коленей и бросила на стол последний снимок. — Ведь сладкая же попочка...

Вишневецкий пытался вновь не покраснеть.

— О, блииииин...

— Ну. — Пани посол тоже пыталась не глядеть на последнюю фотографию. Хотя... было видно, что ранее ей пришлось изучать ее весьма даже тщательно. Уж слишком плотный румянец расцвел на ее щеках, когда она делала вид, что рассматривает оригинал Каналетто, висящий на стене.

Вишневецкий закурил. Он собрал все снимки со стола и сунул их назад в конверт.

— В этом имеется какой-то крючок? — вернулся он в свое кресло.

— Имеется. — Потоцкая тоже уселась. Она закинула ногу на ногу. Вот это был один из прекраснейших видов, которые только можно было себе представить. Как обычно, сейм достиг желаемого ему. Нет, это была даже не пощечина, нанесенная императору Хирохито. Это было так, словно кто-то помочился на стол в его присутствии. Мало того, что женщина, так еще и настолько красивая, что официальные лица при японском дворе, увидав ее, должны были массово падать от апоплексического удара.

Вишневецкий решил рискнуть.

— А не предусматривал ли сейм такой возможности, что... ты подставишь мне задницу, если это должно будет ускорить мое решение?

Девушка явно разнервничалась. Попросила сигарету, которую сунула в длинный, женский мундштук.

— Раз уж у нас такой откровенный разговор, — глубоко затянулась она, — то... я готова к подобной «возможности».

Пани посол глянула своему гостю прямо в глаза. Тот, сконфузившись, отвел взгляд.

— Только, знаешь... — добила она его окончательно, — долго не раздумывай. Потому что в запасе у нас еще имеется Стефчик, номера не помню, Чарнецкий, из морской пехоты.

Вишневецкий тяжело вздохнул.

— Ювелирная работа. — Он глянул на дорогие кружева ее чулок, выступающие из-под юбки. — Обязательно повтори это маршалку сейма.

— Не надо грубостей...

— Бедный Мацюсь Любомирский, — съязвил Иеремия, — сбитый вражескими истребителями; у Конецпольского нервный тик, а Радзивилл — чертов литвин. У любимой Отчизны остались только я и Чарнецкий... Впрочем, как и всегда. — Он рассмеялся. — Вечно оно так. Как Польше туго, так Чарнецкие и Вишневецкие должны вытаскивать ее из сортира... — Он почесал подбородок. — Погоди, но ведь не хватает Януша Собеского.

— Ясь Собеский сломал ногу во время первого прыжка с парашютом в курсе начальной подготовки. Мамаша вытащила его из армии.

— Насколько я понимаю, если бы не это... он был бы первым в списке? Анка кивнула.

— Стефка я знаю. Он бы подошел. Потоцкая еще раз затянулась дымом.

— Ему отказывают пять женщин из десяти. А тебе — одна из сотни, — прошипела она.

— А, это правда... — Вишневецкий уже хохотал. — Прошу прощения. Я только представил седенького маршалка сейма, который изучает рапорты типа: «Совершенно секретно. Число эрекций, достигнутых Вишневецким по отношению к среднему значению по всей армии, за период...»

— Прекрати! — Румянец на щеках пани посол явно не был искусственным. Вот этим она спешила своего гостя полностью.

— Извини, — прошептал тот.

— Если так хочешь, я подставлю тебе задницу! — рявкнула Потоцкая. — Но... Позволь мне сохранить хоть немного уважения к самой себе!

— Прошу прощения, — повторил Иеремия. — Я ляпнул глупость. Sorry. Какое-то время в комнате царила зловещая тишина. Что, снова по-еврейски? — но при этом легонько усмехнулась. — Или какая-то китайская гадость?

— Sorry по-тонкински означает «снимай...» — Вишневецкий только махнул рукой. — А какой-нибудь другой крючок во всем этом деле имеется?

Анка разлила коньяк по бокалам.

— La bombe de Heisenberg, — перешла она вдруг на мертвый французский.

— Que? De quoi tu parle?

— Бомба Гейзенберга, — повторила та по-польски. — Ты же на гражданке был физиком. Знаешь, кто такой Вернер Гейзенберг, правда?

— Это тот, что принцип неопределенности?

— Угу.

— Но он же не химик. Какую же бомбу мог он сделать?

— Не сделал, а делает... Это какой-то чертов конец света. А немцы, во-первых, непредсказуемые, а во-вторых, ненавидят нас, поляков, за то, что мы не покончили со своими евреями. Хуже того, мы дали убежище евреям из Германии. Теперь же у них пена на губах выступает, когда видят, как наши евреи торгуют с Америкой... И они здорово дадут нам по заднице, если только Моня Гитлер в твоих объятиях их не остановит, и если... не мы первыми будем иметь бомбу Гейзенберга.

— Что такое бомба Гейзенберга?

— Армагеддон. Конец света. Окончательное решение для всех народов... — Пани посол печально улыбнулась. — Это и есть та самая гадкая атомная бомба.

— Какая?

— Ладно, не будем. Наш лучший специалист по физике утверждает, что мы сделаем ее быстрее, если только добудем планы. Или, по крайней мере, общую информацию. Уран в Сибири уже добывают. Но нам следует иметь хотя бы общее понятие, в чем тут дело. Тебя, как муженька Монечки, пропустят куда угодно. Так что съездите в Висбаден. Глянешь, что за штука их реактор. Ты же физик. Должен понять, что и как...

— Насколько я понял, в связи с этим, у Чарнецкого никаких шансов... просто не было, — вновь съязвил Иеремия. — Насколько мне известно, он у нас архитектор.

Потоцкая усмехнулась, затем скорчила гримасу.

— Наш лучший человек утверждает, что мы сделаем все быстрее. Нужно только иметь какую-то точку отсчета. Какие-нибудь планы, чертежи, идеи.

— А сам он что, не может смотаться в Висбаден?

— Нет, во-первых, он беженец из Германии, во-вторых, он еврей.

— Езус-Мария... Так кто же этот наш лучший спец по физике?

— А ты не знаешь? — Потоцкая удивленно подняла брови. — Альберт Эйнштейн.

ВИШНЕВЕЦКИЙ проснулся на лежанке в лаборатории. Теперь он сразу же знал, где находится. Сам снял электроды с головы.

— Господи Боже мой... — простонал он. — И это должен быть «Эротический сон о красивейшей в мире женщине»? Спасибо вам с кисточкой!

— Что? — обеспокоился Борковский — Красивейшей в мире женщины не было?

— Была... — Вишневецкий ругнулся про себя. — И даже хотела снять для меня трусы. Только ни до чего так и не дошло.

— И что же помешало?

— Бомба Гейзенберга.

— Чего?

— Атомная бомба, которую в Польше реконструировал Альберт Эйнштейн. Знакома вам такая фамилия? — насмешливо спросил он. — Это было продолжением предыдущего сна!

— Невозможно...

— Тем не менее, было! Было!!!