Борис Гринштейн - ЗЕМЛЯ ЗА ОКЕАНОМ

Немедленно покинув овраг, мы вернулись к месту своего ночлега и только там, наконец, смогли осмотреть свои раны, найдя, что они были не опасны. Теперь у нас была пища и мы могли позволить себе отдохнуть от скитаний и залечить их…

Следующие двое суток (15-16 ноября) мы оставались на месте и за это время сообща изобрели и утвердили новый план дальнейших действий. Время года не позволяло уж достичь гавани, чтоб встретить там ожидаемое судно, ибо неизвестно, когда мы будем в состоянии переправиться через реку и для того мы решились идти вверх по ней, доколе не встретим озера, из коего она вытекает, или на ней самой удобного для рыбной ловли места, где, укрепясь, зимовать, а весной уже действовать смотря по обстоятельствам.

17 ноября отряд наш вновь выступил в поход и был в пути несколько дней. Мы старались держаться берега реки, чтобы не упустить удобного для зимовья места. По пути совершали набеги на промысловые стоянки, отбирали пищу, платя, по возможности, бусами и пуговицами. Неожиданно произошло событие, наглядно показавшее всем, каков наш новый командир. Встреченные однажды американцы предложили выкупить захваченную при переправе в плен Анну Петровну.

Разом начались переговоры и сбор средств для выкупа. Штурман Булыгин сбросил с плеч свою шинель, Тараканов пожертвовал новый китайчатый халат, я отдал запасные шаровары и камзол. Гора одежды росла, однако американец, придирчиво осмотрев образовавшуюся кучу добра, заявил, что этого будет мало, следует добавить еще четыре ружья. Стало понятно, что это и есть главная цель посла.

Булыгин, приняв на себя вид начальника, приказным тоном потребовал от Тараканова немедленно согласиться на все условия. Но тут Тимофей Никитич проявил присущее ему упорство и наотрез отказался подчиняться бывшему своему командиру. В отличие от горячившегося Булыгина, староста был хладнокровен, рассудителен, держался почтительно, но твердо: "Прошу вас извинить меня, но в сем случае осмелюсь вас ослушаться. У нас осталось только по одному годному ружью на каждого человека. Мы не имеем никаких инструментов для починки оных, а ведь именно в ружьях состоит единственное наше спасение. Следовательно. Лишиться такого значительного их числа будет крайне неблагоразумно. А если взять еще в рассуждение, что эти самые ружья будут тотчас употреблены против нас, то исполнение вашего приказания совершенно нас погубит".

Натолкнувшись на хладнокровие и упорство Тараканова, штурман обратился к прочим спутникам, стараясь убедить нас ласками и обещаниями согласиться на его желание. Привыкшие подчиняться ему матросы заколебались. Но тут вновь зазвучал ровный голос Тимофея Никитича. Решительно и твердо он заявил: "Если вы согласитесь отдать колюжам хотя бы одно годное ружье, то я вам не товарищ и тотчас последую за дикими".

Никто из нас не сомневался в том, что приказчик сдержит свое слово. Остаться же посреди враждебной лесной глуши без надежного предводителя было просто немыслимо. Все в один голос отвечали, что покуда живы, с ружьями своими ни за что не расстанутся. Поникший Булыгин закрыл лицо руками и в отчаянии побрел прочь от речного берега. Мы чувствовали, что отказ сей, как громом, поразил злосчастливого нашего начальника. Но что нам было делать! Жизнь и свобода человеку милее всего на свете, и мы хотели сохранить их - в том суди нас Бог и Государь…

Первый снег выпал 10 декабря. Пришла зима и продолжать брести наудачу дальше не имело смысла. Староста распорядился расчистить на речном берегу место и начинать рубить лес для постройки зимовья. Пока изба строилась, всем приходилось по-прежнему ютиться в убогих шалашах.

Поначалу мы добывали себе пропитание как и в пути, разоряя мелкие стойбища. Но прожить этим было трудно и Тараканов стремился договориться с дикими. Встретившись с их тоенами, он в своих речах постарался объяснить положение, в каком оказались мы по их же вине. "Вы сами загнали нас сюда, принудили здесь зимовать, поэтому мы считаем за справедливое присвоить себе все, что есть вверху реки. Но русские, - говорил он далее,- не хотят причинять зла своим соседям. Лучшим выходом будет поделить здешние угодья. Даем честное слово, что внизу по реке ничем вредить вам не будем и даже лодки посылать не станем. Но, равным образом, и вы не должны мешать нашему плаванию и действиям вверху по ней, иначе поступим с вами неприятельски". Обсудив это предложение, тоены согласились. Решив сию важную дипломатическую статью мы на долгое время оставались единственными владетелями присвоенного себе участка земли и вод и в продолжении уже всей зимы жили покойно и имели изобилие в пище.

Укрывшись от непогоды, обезопасив себя от угрозы голода и вражеского нападения, получили мы желанную передышку. Стояли мы на берегу отсутствующей на карте реки в неведомой части света, откуда равно далеко было как до русских, так и до английских, бостонских или испанских поселений и мы оказались единственными белыми людьми на сотни миль вокруг. Но мы доверяли избранному нами командиру и тот действительно оправдывал это доверие. Трезво обдумав все возможные способы, Тараканов предложил неожиданное решение: "Построить другую лодку, весною ехать вверх по реке, доколе будет можно, а потом, оставив лодки, идти в горы и, склоняясь к югу, выйти на реку Орегон, по берегам коей обитают народы не столь варварские, как те, с коими мы должны иметь здесь дело".

Предложение Тараканова, взвешенное и разумное, было одобрено всеми, даже Булыгиным. Началась работа по строительству лодки. Ее мастерили из кедрового ствола по образцу американских долбленок… И вдруг в первых числах февраля, когда началась уже подготовка к выступлению в поход, Булыгин объявил, что он желает опять принять начальство. Тараканов уступил ему без возражений и, пожалуй, даже с облегчением. По собственным его словам, он был очень доволен, что избавился от заботы и беспокойств, сопряженных с должностью начальника в столь критическом положении. Булыгин был все же капитаном и оставался им даже после добровольного своего отречения. Он был вправе потребовать возвращения ему всех законных прав и полномочий и не подчиниться такому требованию значило бунтовать. И если и была в Тимофее Никитиче досада, никак не проявлялась она внешне. Тараканов был человек прямой и простой: командуя, он требовал повиновения, подчиняясь - безоговорочно повиновался сам…

Булыгин принял от Тимофея Никитича доброе наследство. Когда 8 февраля 1809 г. отряд тронулся в путь, то люди выехали, как и задумалось, на двух лодках, а запасы провизии оказались столь изобильны, что в брошенной казарме пришлось оставить немалое количество рыбы, ибо увезти нам с собою всю было невозможно.