Борис Гринштейн - ЗЕМЛЯ ЗА ОКЕАНОМ

Ему было за 60, преклонный возраст, но жажда мести "казакам" терзала Сатсатсоксиса также, как и 50 лет назад, когда родственники из племени маа-нульт выкупили его из рабства. С помощью родственников и должников своего отца Сатсатсоксис смог добиться богатства и положения в обществе; у него было несколько детей от трёх жён и множество внуков, но всё также "пепел Макуинны стучал в его сердце".

Долгие 50 лет Сатсатсоксис мечтал о могучих союзниках, способных бросить вызов "проклятым казакам", и вот они появились. Услыхав о войне с Англией Сатсатсоксис несколько раз побывал в Новороссийске. Оборонительные сооружения возводились на его глазах и были ему хорошо известны. По словам Сатсатсоксиса наиболее уязвимой оборона города была с севера. Высадившись в почти незащищённом заливе Эскуимальт можно по хорошей дороге выйти прямо в тыл "Домашневской" батарее и из её пушек расстрелять безоружные борта фрегатов и сам город. Он сообщил верные сведения, которые послужили основанием для разработки плана второго штурма Новороссийска.*(5)

На этом плане особенно настаивал кэптэн Никольсон, всецело доверившийся Сатсатсоксису. На эскадре состоялось довольно бурное совещание командиров кораблей, пока наконец не был выработан и согласован план боя. Он сводился к тому, чтобы заставить русских рассредоточить оборонительные силы по разным направлениям.

"Эвридика", "Пайк" и "Облигадо" связывают боем батареи "Путятинская", "Нахимовская" и "Восточная", имитируя повторение атаки 1 августа. "Форт" уничтожает "Западную" батарею; "Президент" и "Вираго" - "Барановскую", после чего пароход обеспечивает высадку 700 человек под командованием капитана Бурриджа в Эскуимальтском заливе, французские корабли - 250 матросов под командой капитана де Грандиера с "Эвридики" в восточной части Барановской горы.

По плану французы стремительно занимают вершину Барановской горы, обстреливая сверху "Путятинскую". Англичане обходят её с севера, захватывая "Домашневскую" батарею. После обстрела с захваченной батареи и из приданных десантным отрядам легких гаубиц и штуцеров русских кораблей в порту и города, он захватывается атакой десанта и кораблей союзников.

План казался настолько реальным, что сомневающихся в успехе не было. Надежда на победу вдохнула энергию. Формировались десантные отряды, готовились промерные партии и десантные барказы. Эскадра приготовилась к штурму. Де Айи, рассказывая о ночи накануне боя, писал о настроениях французских моряков: "Вечером 4 августа матросы сгруппировались на палубе и долго, долго слышались трогательные поручения на случай смерти, простые и наивные завещания… Молодой юнга писал письмо при слабом свете фонаря. Бедное дитя было одной из первых жертв следующего дня. Матрос думает не только об отечестве, но и о семье, которой он единственная подпора и которая рассчитывает на его бедное жалованье. Не один уснул в эту ночь с думой о бедной бретонской хижине на пустынном берегу или о деревне под лазоревым небом Прованса…".

Союзники, маскируя свой замысел, десантные суда на воду с вечера спускать не стали, а приступили к этому перед рассветом. В 4 часа движение на эскадре было замечено с берега, и по гарнизону объявили тревогу. Утром бухту укрыл туман, однако Новороссийск уже готовился к отражению десанта.

Путятин распорядился 4-ю стрелковую роту расположить, как и при первом штурме, в роще, в готовности отразить десант со стороны "Восточной"; 3-ю - оставить в городе вместе с драгунами. 1-ю и 2-ю роты, а также 16 половых орудий генерал-губернатор держал возле запасного порохового погреба на мызе Богрова, в районе относительно безопасном от обстрела с моря.

Сил этих для отражения крупного десанта было мало, поэтому по плану "Аврора" и "Диана" при крайней необходимости выделяли дополнительно три стрелковые партии по 50 человек каждая. Высылаются эти партии по требованию Путятина, который оборону порта и гавани возложил на Изыльметьева, а сам со своим штабом расположился у порохового погреба, предварительно побывав во всех частях.

"С своей стороны мы были совершенно готовы и, решив раз навсегда умирать, а не отступить ни шагу, ждали сражения как средства покончить дело разом. Вечер 23-го числа был прекрасен - такой, как нередко бывает в Новороссийске в конце лета. Офицеры провели его в разговорах об отечестве, воспоминаниях о далеком Петербурге, о родных, о близких. Стрелковые партии чистили ружья и учились драться на штыках; все же вообще были спокойны, так спокойны, что, видя эти веселые физиономии, этих видных, полных здоровья и силы людей, трудно было верить, что многие из них готовятся завтра на смерть, трудно было верить, что многие, многие из них проводят свой последний вечер.

Рассветало. Сквозь туман серого утра можно было видеть, что пароход начал движение; в 5 часов у нас ударили тревогу, в #189; 7-го туман прочистился. Пароход, взяв 2 адмиральских фрегата на буксир, повел их по направлению к Барановской батарее, Pique галсировал вдоль берега при совершенно неясных намерениях, L'Obligado отдал якорь, чтобы бомбардировать порт, гавань и фрегаты.

L'Euridice первый открыл огонь по Путятинской батарее. Вскоре французский 60-пушечный фрегат La Forte отдал буксир и, став на шпринг, в расстоянии не больше 4 #189; кабельтовых, открыл жестокий батальный огонь, такой огонь, что весь бруствер совершенно изрыт, изрыт до того, что не было аршина земли, куда не попало бы ядро. Лейтенант Крюднер отвечал сначала с успехом, второе ядро его перебило гафель, третье фок-рею, следующие крюйс-стеньгу, фоковые ванты и еще много других повреждений, не говоря о корпусе судна, куда всякое попавшее ядро делало страшный вред. Но батарея была земляная, открытая и вот уже более получаса выдерживала огонь 30 пушек калибра, ее превосходящего. Земля от ударявших в бруствер ядер поднималась вверх столбами, засыпала платформы и ослепляла людей. От этого и от убыли прислуги нельзя было орудия ни быстро накатывать, ни наводить. Скала за нею рушилась и камни от нее летели сбольшой силой раня тела и засыпая орудийные платформы… Станки перебиты, платформы засыпаны землей, обломками; два орудия с оторванными дулами, пять других не могут действовать; более половины прислуги ранены и убиты; Крюднер смертельно ранен осколком в бок.

Остаются три пушки, слабый остаток всей батареи, а на помощь La Forte приходит L'Euridice. Последние пушки наводит лейтенант князь Александр Петрович Максутов; залп и большой катер с неприятельским десантом идет ко дну; крики отчаяния несутся с судов. Французский фрегат, мстя за своих, палит целым бортом; ураган ядер и бомб носится над батареей, она вся в дыму и обломках, но ее геройский защитник не теряет присутствия духа. Сам заряжает орудие, сам наводит его, но здесь, здесь судьба положила конец его подвигам, и при повторных криках Vivat с неприятельских судов он падает с оторванной рукой. Секунда общего онемения. Но вот унесли князя, и капитан с фрегата посылает меня заменить его. Подхожу к единственному оставшемуся орудию, прислуга его идет за мной, но и неприятель не зевал, он делает залп за залпом, в несколько секунд оно подбито, некоторые ранены обломками, и все мы в полном смысле слова осыпаны землей."