Александр Шуваев - ЦВЕТОК КАМНЕЛОМКИ

- Цензор, иногда мне кажется, что я талантлив универсально, - с отвратительной напыщенностью ответил Керст и вздохнул, - так что главного фигуранта теперь нет, а потому нет и следствия по его делу.

- Равно как нет и вскрытия по его телу, поскольку тело-то как раз еще поживет… некоторое время. Помрет годика через два от пролежней, родственникам от объединения пенсию в размере его оклада. В общем - все, что положено в таких случаях… Замена…

- Кандидатура подготовлена. Наверху одобрено назначение, - ежели что, - некоего Москлецова, вы его знаете.

- Да уж… Говорил я вам, что существует непреложное правило: негодяев к делу привлекать нельзя, какие бы выгоды это ни сулило поначалу.

- Дураков нельзя привлекать к делу, а что касается негодяев, то мы и сами-то…

- Да, - Гельветов согласно кивнул, - для очень больших негодяев в этом правиле приходится делать исключения. Просто по техническим причинам.

- А этот, на фотографии, - он кто?

- Да откуда ж мне знать, - удивился Цензор, - я в первый раз его вижу.

- Ну как он?

- Пока все то же.

- А перспективы?

- Ты знаешь, что такое - "декортикация"? Это когда отмирают все клетки коры головного мозга… У него как раз этот случай. Осталось шиш да маленько, повреждены даже подкорковые ядра, хотя и в гораздо меньшей степени… А нервные клетки, как известно, не восстанавливаются.

- Ты уверен?

- Спроси Сабленка, он и по старинке пробовал всяко, у него то же самое выходит. Только лучше наших разработок по этой части нет ничего. Даже отдаленно сравнимого. Все прежнее, - это как ощупью вместо зрения.

- Вот беда-то, - рассеянно проговорил Гельветов, - да ты наливай себе, мы тут второй день уже, так что полное самообслуживание всех входящих… Так что никакой надежды?

- Слушай, - я тебя не узнаю!!! Ты все время повторяешь б-бессмысленные вопросы, совершаешь бессмысленные телодвижения и смотришь бессмысленным взглядом!

- Ты веришь, - я растерян! В растение превратился человек, который никогда не был мне другом или хотя бы даже приятелем, с которым мы ни раз грызлись так, что шерсть летела… Который не разделял моих взглядов а нередко - так просто мешал, но вот с ним стряслась беда, и я испытываю жуткое смятение! У меня все валится из рук, я не могу ни о чем думать! О чем ни задумаюсь, все упирается в него! Понимаешь, - он слишком долго был рядом и воспринимался, как данность… Гос-споди, какая ж нелепость!

- Неприятно то, что выбыл из строя один из тех, с кем мы начинали все это, первый из нас, и не звоночек ли это оставшимся?

- Вот я, - нередко его поддевал. - Ершисто начал Керст. - Посмеивался над его сверхбдительностью, а вот теперь, после случившегося, мне вдруг пришло в голову: а ведь таких, чтоб истинный охранитель, по призванию, - больше нет. Он всегда был идейным, за совесть работал, всегда думал только об одном, чтобы ни малейших лазеек, ни тени возможности для утечки… Это не долг службы был, во всяком случае, - не он один, это составляло смысл его жизни.

В комнате повисло тягостное молчание, и все собравшиеся, как постоянный состав, так и прибылые, - выпили.

- Э-эх, - тяжким вздохом прервал затянувшуюся паузу Зелот, - а ведь может и так статься, что мы все ошибались, а он один был с самого начала прав…

- Да. Вот кто-то может сказать - мания! Паранойя! А я скажу, - высокое служение. Благородный фанатизм. Он в прямом смысле горел в этом своем служении, а мы, слепцы, не видели этого. Не представляю себе, как он еще смог столько продержаться, потому что человеческая душа не способна выдержать подобное напряжение сколько-нибудь долго…

- А! Бросьте вы! - Керст махнул рукой. - Видели - не видели… Ну скажите, - как бы вы ему помогли? Он обречен был нести свой крест в одиночку, - он рассеянно налил немаркированный коньяк себе и еще в две ближайшие рюмки, - снять этот груз с его плечей могло только увольнение, - а на это он никогда не пошел бы, - или смерть.

- Но переживания последних месяцев, - Сабленок сделал жест четвертушкой соленого огурца, наколотой на вилку, - были экстраординарными даже для него. Он жаловался, что совершенно не может спать, даже со снотворным, а от усталости порой заговаривается, - ну, в смысле говорит не те слова, которые собирался. Просил выписать что-нибудь посильнее.

- А вы?

- Отказал, разумеется. Категорически потребовал, чтобы он срочно ушел в отпуск и отправился в санаторий… профильный. Он очень резко отказался… практически послал, - понимаете? - я потребовал, чтобы он подписался под отказом, думал хоть так на него повлиять. Но на него и это не подействовало. Подписал не моргнув и глазом…

- Почему не сигнализировали?

- Обещал. Вот только он напомнил мне о врачебной тайне. Сколько раз плевал я на это самое обстоятельство, - даже и не думал о нем нисколько, - почему на этот раз не плюнул? А!

- А заговариваться, - заговаривался, - вдруг вспомнил Игорь Иртенев, - я сам был свидетелем. После того, как ему открылось… истинное положение вещей, он мог говорить только об этом, а начав - не мог остановиться, перескакивал с одного на другое, приводил бесконечные примеры, желчно шутил по поводу этих примеров и сам же смеялся своим шуткам, этак отрывисто, вдавался в какие-то никому не нужные подробности, а потом вдруг снова возвращался к оставленной было линии разговора… Теперь понятно - от бессонницы.

- Доктор, - а как у него было с давлением?

- Мы покончили с гипертонической болезнью у своих сотрудников. Совсем. А если вы имеете ввиду инсульт, так забудьте: нет у него сколько-нибудь существенных очагов. Ни кровоизлияния, ни ишемии. Сто процентов.

- А последней каплей, понятно, была это злосчастная операция, эта самая "Гоби". Он воспринял эту историю, - неприятную, даже где-то трагическую, но не более того, - как крах дела всей своей жизни! Как… Как какую-то прямо-таки вселенскую катастрофу! Да она, может, года через два семечками покажется…

- Трудно быть адекватным на фоне такого переутомления и таких переживаний, - плюс бессонница! - тут любой пустяк может переломать даже самую крепкую спину.

- Кстати, - многие описывали, что в подобных обстоятельствах возникает феномен "суженного сознания", когда первое попавшееся решение, даже самое неудачное, которое в других условиях было бы немедленно отброшено, воспринимается, как единственно-возможное. Карпов рассказывал про такой случай из своей практики.

- Толя? - Заулыбался вошедший Феклистов, садясь, и наливая себе и, опять-таки, ближайшим соседям. - Землячок мой? Как же - как же…

- Кто? - Вылупился на него Керст, вошедший поперхнулся и в ответ вылупился на Керста, а тот, как-то невпопад, продолжил, - а ведь это, братцы, веха! Что-то кончилось. И бог весть, что дальше-то будет…

- Мы были шибко заняты, и не заметили, что кончилась всего-навсего наша молодость. И не следует пыжится, и перед собой хотя бы не хрена надувать щеки, потому что уже не мы теперь тащим, везем и толкаем вперед этот неподъемный воз, а он волочет нас за собой, и бог весть, что дальше будет…