Александр Шуваев - ЦВЕТОК КАМНЕЛОМКИ

- Потщему это…, - чтобы задать этот насущный вопрос, Островитянин старательно выбрал промежуток времени, не обрекающий на немедленную потерю языка, - не по дороге?

- А - крюк лишний в три сотни до моста… А так - через полчаса аккурат к нему выскочим.

Похоже, - он твердо знал, что говорит, потому что они именно вывернулись после очередного поворота на узкую колею, усыпанную каменной крошкой, и она - вливалась в шоссе, как тот самый ручеек с мутной, глинистой водой вливается, к примеру, в Енисей. Но уже оттуда был превосходно виден тот самый мост. В терракотовой конструкции, переброшенной через полукилометровую полосу серой воды, было что-то, заставлявшее вспомнить архитектуру готического собора времен вдохновенного расцвета, - или, скорее, скелет радиллярии. Опоры походили на окаменевшие струи, бьющие из реки и сросшиеся сверху, там, где настоящие струи начали бы расходиться веером сверкающих дуг, опадая, - в арки семидесятиметровой высоты, способные пропустить любое судно. Огромная, несомненно - чудовищно прочная, безусловно - невероятно тяжелая, конструкция казалась невесомой. Водитель, привыкший к тому, что показалось Майклу одним из чудес света, - не отреагировал, а вот у пассажира захватило дыхание. Поначалу глаз попросту отказался воспринимать самое поразительное в облике этого и без того поразительного сооружения: оно как будто плыло в прозрачном облаке, зеленом - от молодой листвы раннего, сладкого лета, розово-лиловом - от цветов. Когда грузовик взлетел на мост, пассажир чуть не вывихнул шею, пытаясь за краткое время путешествия над рекой разобрать и запомнить побольше подробностей. Цвели опоры. Ползучая зелень, добравшись до параболических сводов арок, цепко оплетала их, упруго поднималась над перилами, поднимая заодно целые облака розовато-белых цветов, и свешивалась вниз, над гладью серой, угрюмой в своей спокойной, уверенной силе, Реки. Разумеется, - она текла в этих местах бесшумно, но путешественнику, одурманенному запахом, одновременно сладким и будоражащим, казалось, что он слышит ровный, негромкий гул от движения громадной массы воды. Но даже массивные, солидные, грубоватые фонари, долженствовавшие обозначить те пролеты моста, которые были предназначены для навигации, в темноту, туман и непогоду, тут выглядывали в окружении цветов и зеленых листьев.

- Это, - он показал пальцем, поскольку теперь, после бездорожья, движение по хорошей дороге казалось прямо-таки полетом на воздушном шаре, - есть хорошо. Очень красиво, да…

- А чем плохо, - легкомысленно согласился шофер, - говорят, откуда-то специальные кусты привезли, чтоб, значит, от сырости росли и цвели красиво. Навроде лиан. Вывели, или откуда-то из Африки добыли. В порядке братского обмена, значит…

Эта местность в полной мере обладала этой способностью, - скрывать. Проделав по ней всего около ста миль, он убедился в одном: сказать заранее, что ты увидишь за очередным поворотом из здешних, - нельзя. Это было невозможно даже на шоссе, и сугубо, - после того, как оно было покинуто.

Когда машина миновала очередной отрог, чуть ли ни протискиваясь между холмами, обогнула один из них, взгляду открылась уединенная долина, достаточно обширная, но при этом прекрасно укрытая от постороннего глаза. На широких лугах, тянувшихся вдоль небольшой речки, паслись крупные, темно-бурые, как-то диковато выглядящие коровы, лес, постепенно густея, взбегал на окрестные холмы, некоторые из которых, впрочем, были почти голыми, покрытыми каменистыми осыпями. А поодаль, на вершине одного из холмов, показался Дом. Островитянин бросил на него мимолетный взгляд, как на все прочее, потом пригляделся чуть пристальнее, а потом у него попросту захватило дух. Коричневато-розовая двенадцатигранная башня. С витым шпилем и сужающимися кверху колоннами, похожими на окаменевший рог доисторического нервала. На шершавые сталагмиты, прихотливо набранные за тысячи лет из тончайших слоев камня и теперь искусно подсвеченные в своей древней пещере. На вдруг застывшие в заботливо уловленный момент струи вязкой лавы.

С зазубренными, темно-зелеными гребнями, тянущимися вдоль всех двенадцати ребер сверху донизу, и стенами, изборожденными, словно раковина из океанских глубин.

И сам весь, - как сотворенное из обожженной до звона терракотовой глины, прихотливое изделие несравненного гончара средневековой Японии, несущее неизгладимый отпечаток спонтанности вдохновения и божественной неуравновешенности души самого мастера, он как бы вырастал из приземистого холма, из травы, из невысокого кустарника, подернутого газовым розовато-лиловым огнем цветов. Больше всего это напоминало творение великого Гауди, но только напоминало: сколько-нибудь опытный взгляд тут же определял явные стилевые отличия. Не Гауди, - чувствовался тут этакий неподдельный, от Китая, от Кореи, от Японии, от Желтой Азии идущий стилевой акцент. Не Гауди, - но кто-то и не намного более слабый. Скорее всего, - тот же самый человек, который построил мост через Реку. Только здесь его фантазию не сдерживали жесткие требования функциональности, - и в этом-то обстоятельстве и состояло главное отличие.

Со времен обучения в колледже, с самых первых лет и месяцев его у Островитянина выработалась привычка подводить итог дня, при особой удаче - присваивать ему нечто вроде девиза. Мысленно, - но такими словами и формулировками, как будто бы записывал их в сокровенный дневник, который никому не показывают. Это - вовсе не носило характера обязательного ритуала, но при случае вспоминалось само. И здесь. День не кончился, он еще и не думал кончаться, но девиз его уже сложился окончательно и бесповоротно, словно всплыл из глубин подсознания: День Многословных Мыслей. Вещи, попадавшиеся на его пути в этот день, слишком часто нельзя было вот так попросту узнать, привычно отнеся в специально отведенную ячейку сознания, чтобы для обозначения их хватило одного единственного имени, описать в считанных определениях, апеллируя к давно знакомому, такому, что хранилось бы в памяти. Слишком многое приходится представлять в многословных, как адвокатская речь, описаниях. Если вдуматься, - еще один признак пребывания в ином мире, не слишком похожем на тот, к которому привык.

С третьего взгляда Майкл окончательно убедился, что - обязан побывать в этом доме, а без этого - никогда не сможет, не посмеет, не позволит себе считать свою тайную миссию вполне успешной.

- Это… - шьто?

- А? - Длинноволосый шофер не сразу сообразил, о чем его спрашивают, а потом расплылся в улыбке. - А-а-а… Дом Кольки Степяну. Молдаванина. Понравилось? Хо-ороший парень, хотя и с причудью…

- Он - кто?

- Мосты строит. Слово еще какое-то, прораб - не прораб, знаю хорошо, на языке вертится, а сказать никак не могу… Сам все увидишь, успеешь поговорить, пока… Ну, то-се… Увидишь, короче…