Александр Шуваев - ЦВЕТОК КАМНЕЛОМКИ

- Вы меня что, за великого конструктора принимаете? За Шухова? За Эдисона? Так я не Леонардо да Винчи!..

Из чего можно было сделать вывод, что конструировать высокого класса приемник и звукозаписывающую аппаратуру он отказывается категорически. По причине того, что не умеет этого вообще, и не смог бы даже и под угрозой расстрела. Что максимум, на что его может хватить - так это на изготовление отдельных деталей. Если ему дадут схему, характеристики и материал. А лучше, если объяснят требования к материалу, поскольку он-таки как раз материаловед. Вообще говоря, к моменту начала операции "Танго" они здорово наблашнились и решали такие технологические задачи, которые привели бы их в ужас еще полгода тому назад. Вершиной их достижений было то, что они смогли скопировать МПБ своего "Топаза". В этот момент Костин трясся совершенно позорным образом, а когда дьявольская авантюра анализа все-таки завершилась успешно, - перекрестился. Совершенно машинально. При том, что он понятия не имел, как это делается, и поэтому для надежности перекрестился сначала слева-направо, а потом - справа-налево. Сначала правой рукой, а потом, на всякий случай, - левой. Суммарно вышло четыре раза, но это не повредило делу. Каким образом Мохов позаимствовал на одну-единственную ночь основные блоки "Топаза" из запертого на ночь кабинета главного экономиста, который боялся положенной ему по штату ЭВМ прямо-таки панически, - осталось его маленькой тайной. Но это, - повторяем, - было их наивысшим достижением. На совете Малого Круга, включавшего их двоих и только их двоих исключительно, было решено потихоньку подкатиться за помощью к наиболее успешным старшекурсникам из самых влиятельных Московских вузов. Опасность была страшно велика: Костин, куда лучше разбиравшийся именно в этом вопросе, объяснил соратнику, какой настоящий процент составляют стукачи в этих самых элитных школах. Так что рисковать в истинном понимании этого слова никак нельзя. Сугубо, дважды и трижды, - провозгласил он, - надо обеспокоиться тем, чтобы студенты прилагали свои умные головы и умелые руки к их делу исключительно втемную. Даже не догадываясь, что именно они делают. Другое дело, - насколько это, вообще говоря, осуществимо. Костин и вообще был в области межчеловеческих отношений гораздо лучшим теоретиком и аналитиком, нежели практиком и оперативником. Когда у него было время на раздумья, он, как правило, довольно точно разбирался, кому что выгодно, на что и кто способен, кто с кем дружен и как вообще будет развиваться интрига. В непосредственном общении его отличало почти абсолютное неумение как-либо повлиять на своего визави. Студенты - чистые души, - Мохову даже немного совестно было их обжуливать, - вывели их на одного аспиранта, который, по их словам, как раз и занимался акустической аппаратурой. Кроме того, по их словам, аспирант был вовсе не от мира сего, ничем в этой жизни, кроме звукозаписи, звуковоспроизведения, обертонов и прочих мембран не интересующийся. Прикинув, они и решили, что лучшего кандидата на роль исполнителя в плане "Танго" им даже и искать-то нечего. Кроме всего прочего, слегка проследив за образом жизни кандидата, они справедливо решили, что человек, настолько погруженный в науку, вряд ли может быть стукачом. Они как-то не подумали, что сама по себе рассеянность - ни о чем еще не говорит, сама по себе - она может быть только признаком сосредоточенности на каком-то конкретном вопросе. И вообще - самой способности к сосредоточению на чем-либо. В довершение всех бед, Мохов решил, что разговаривать с аспирантом будет Костин, - как классово-близкий.

Уже через несколько минут разговора он понял, что абсолютно неправильно представлял себе характер собеседника. Худощавый, невысокий, страшно серьезный молодой человек с короткой стрижкой ежиком и смотрел на него необычайно внимательно, словно бы ожидал услышать от него самое важное известие в его жизни. И задавал вопросы, которые каким-то совершенно естественным, лишенным малейшего коварства образом подводили отрешенного от всего мирского акустика к тем вопросам, которые технолог как раз и не хотел поднимать. Видно было, что того несколько злит бестолковость собеседника, но он - только с такими и общался всю свою жизнь, а потому привык, притерпелся и примирился, как с неизбежным злом. Костин, когда ему было уж вовсе нечего говорить, начинал слишком громко и фальшиво похохатывать, хлопать собеседника по плечам и не слишком удачно шутить. При этом он отдавал себе отчет в том, что смех - фальшив, похлопывания - фамильярны и неуместны, шутки - неудачны, а сам он - нелеп и неестественен до боли. Он вообще странным образом чувствовал себя чем-то вроде дворняги, пегой помеси рядом с породистой, хорошо обученной овчаркой. У них были разные весовые категории, - и у технолога хватило ума понять это, хотя, в общем, он был о себе достаточно высокого мнения. В конце концов, отчаявшись добиться толку от визитера, аспирант пожал плечами и нехотя согласился попробовать собрать надлежащую аппаратуру.

Если бы они хотя бы отдаленно представляли себе, с чем им придется столкнуться, то не стали бы связываться, и бежали бы от плана "Танго", как от чумы, но к моменту истины бросать было поздно - слишком глубоко застряли в своем безнадежном мероприятии. Они делали ему детали, крали детали, иногда - выменивали и покупали детали, и, столкнувшись с иными из образцов, на которых не было никаких данных относительно фирмы производителя, аспирант иногда пожимал плечами, иногда - молча возвращал изделия, а иногда - поглядывал очень уж странно на неловко улыбающегося Костина. А потом он поставил вопрос ребром: либо ему говорят все до конца, либо он прекращает столь подозрительное сотрудничество. Прямо сразу? Прямо сразу. И денежки вернет? Можно вернуть. А можно направиться в компетентные органы, после чего - перестать волноваться о долгах… На более поздних этапах Диаспоры подобное поведение Евгения Медведева кончилось бы, скорее всего, очень-очень скверно, а судьба его после подобных слов была бы решена однозначно, - в духе высказывания Отца Всех Народов относительно человека и проблем. Но в то время в городских кланах не было еще Службы Ликвидации, и глупая, наивная, от полного незнания настоящей советской жизни происходящая угроза - прошла. Ему очень повезло, но получилось так, что им повезло тоже. Неизвестно, поверил ли акустик сляпанной на скорую руку легенде, что Костин-де сделал открытие, создал технологию, но решил не патентовать ее, пока не поимеет от использования соответствующие выгоды. Кто ж знал, что неофит и сам по себе считает жуткой несправедливостью то, каким образом оплачиваются в родной стране достижения ученых и инженеров? "Нет, - горячо, чуть только не брызгая слюной, говорил он, - за технологии, которые дают миллионы, - в лучшем случае премия в размере двух нищенских окладов! Но чаще того, - то, что могло бы дать миллионы, просто-напросто оказывается никому не нужным". Видно было, что это - прямо-таки пунктик у этого человека, в остальных отношениях - спокойного, выдержанного и малоэмоционального, даже несколько суховатого. Но достаточно было при нем сказать что-нибудь о том, как "у нас" принято обращаться с интеллектуальной собственностью, он превращался в опасного маньяка и был говорить на эту тему бесконечно, со страшным количеством повторов и примеров, ветвлений и вставных эпизодов, неподдельного возмущения и бессвязной ругани. При этом он, как и подавляющее большинство населения был, разумеется, совершенно искренне, без малейшего притворства советским человеком. Все то же: за что ни возьмись конкретно, - ну, - все погано, и любой согласится, но попробуй задень все пролетарское мироустройство целиком… Вот попробуй только! Девять человек из десяти совершенно искренне возмутятся и начнут спорить, и дай бог еще, если не донесут по принадлежности. А так как в дополнение к торжеству справедливости - да еще дают та-акую возможность та-аких исследований… А если за это - да еще и платят несколько побольше, нежели доцентам… Он отдался им всей душой, и - весьма сознательно, серьезным кивком головы признал все меры предосторожности, выработанные Малым Кругом, предложил некоторые собственные соображения по этому поводу, и свято им придерживался. Уж он-то имел все возможности привлекать энтузиазм и потрясающий интеллектуальный потенциал студентов, причем это были не только старшекурсники. Он-то знал, как разбить исследования на множество конкретных частностей, не позволявших сделать какие-то далеко идущие выводы. Лабораторные работы. Научные кружки. Система НТТМ. К этому времени Костин Сергей Анатольевич сделал, в дополнение к "прялке", устройство, позволявшее его нити копировать. Это время характеризовалось потрясающими комбинациями людей в тех или иных группах: на этапе окончательного осуществления того же самого проекта "Танго" в одной и той же комнате могли сидеть бок о бок, к примеру, студенты Консерватории и отрешенные от грубой реальности, рассеянные математики. Музыку - записывали с радиопередач, с иностранных пластинок и кассет, записи наиболее модных "бардов" и "андеграунд" приносили с концертов, - это было, как всегда. Но следом начинались отличия. Запись, - впервые в Советской практике, если не говорить о деятельности спецслужб! - переводили в цифровую форму, а "консерваторы" - последовательно, сменяя друг друга, трудясь до пота, очищали запись от накопившихся ошибок при перезаписи. Результатом процедуры было то, что полученная в результате запись оказывалась лучше оригинала. Более качественной, богаче несущими эмоции обертонами. Для того, чтобы сбить с толку спеца по прикладной математике, пришлось озаботиться тем, чтобы втиснуть "Топаз" в фирменный ибээмовский корпус. Монитор, после долгих колебаний, они все-таки решили сделать старой, доброй Иртеневской конструкции, - с молекулярными лазерочками, но при этом, натурально, снабдили его маркой "Томсон Спешиэл". Студент буквально влюбился в свой инструмент, - только что не целовал его при встречах и прощаниях, шумно им восхищался, и надоедливо, чуть ни каждый раз повторял, что: "Нашему дерьму - тут и делать нечего, оно тут и рядом не лежало…", и каждый раз, слушая его сентенции, Основатели с трудом сдерживались от нервного смеха. Так появились знаменитые "серые" диски. То, что они целиком состояли из тубулярного углерода, - диктовалось соображениями технологичности, но побочным результатом этого стала чудовищная стойкость пластинок. Чуть ни самой сложной проблемой оказалось, парадоксальным образом, печатанье "фирменных" конвертов. Но и этот вопрос удалось, в конце концов, разрешить при помощи друзей из солнечной Грузии…