Игорь Градов - Солнце обреченных

– Может быть, – предложил Грановицкий, – лучше провести в это воскресенье репетицию покушения – рассчитать время, занять позицию, а саму акцию устроить в следующее? Слишком уж многое зависит от случайности…

– Нет, ждать, как я сказала, мы не можем, – отрезала Перова, – акцию проведем первого марта (было видно, как загорелись ее глаза на осунувшемся за последние дни лице). Мы потеряли уже двоих – Клеточкина и Желябина, я чувствую, как сжимается кольцо вокруг нас. Конечно, Андрей никого не выдаст, но филеры уже наверняка идут по нашему следу. Вопрос стоит так: первого марта или никогда.

Софья еще раз обвела взглядом присутствующих – каждый, казалось, был погружен в свои мысли.

– Если вопросов больше нет, то расходимся, – подытожила Перова. – Первыми уходят Богданов и Анна, за ними – Грановицкий и Рысков.

Все поднялись из-за стола, стали шумно одеваться.

– Николай, ты уверен, что динамита хватит? – спросила Перова у Кибальчева. – Может быть, помочь тебе изготовить еще одну партию, для верности?

– Нет, я все рассчитал с запасом, – ответил Кибальчев, – взрыв должен пробить мостовую и дно кареты. Так что не тревожься, поезжай к себе, отдохни. Завтра у нас будет весьма хлопотный день – нужно установить адскую машину…

28 февраля, суббота

Алексеевский равелин

В камере было холодно и сыро, солнце сюда никогда не заглядывало, лишь днем и ночью горела тусклая керосиновая лампа. Весь размер камерного пространства – пять шагов: два с половиной от стенки до двери и столько же обратно. У одной стены – железная койка с серым тюремным бельем, у другой – небольшой стол и привинченный к полу табурет. В углу – рукомойник и ведро.

За толстой железной дверью постоянно дежурят два человека: один – крепостной охранник, другой – жандарм из Третьего отделения. Следят за арестантами и друг за другом – чтобы не передавали записки на волю или в соседнюю камеру.

Андрей нервно вышагивал по узкому пеналу камеры – все никак не мог успокоиться. Ведь знал, что рано или поздно попадет сюда, а все равно произошло неожиданно. Впрочем, Андрея больше удивил даже не сам факт ареста (он внутренне был готов к нему), а тот разговор, который состоялся у него с полковником Гебертом.

После того, как полковник представился и велел принести чай, беседа пошла следующим образом.

– Я вам ничего не скажу, – сразу же заявил Желябин, – вы только напрасно тратите свое время.

– И не надо ничего говорить, – широко улыбнулся Геберт, – я и так все про вас знаю. И про вас лично, и про Исполнительны комитет. Мне интересно просто с вами побеседовать. Надеюсь, от этого вы не откажитесь?

Андрей подумал, что было бы полезно выяснить, какими именно сведениями располагает полковник, и согласно кивнул.

– Вот и отлично, – обрадовался Геберт, – снимайте пальто, садитесь за стол, сейчас будем пить чай и разговаривать.

Один из агентов принес две чашки с чаем, поставил вазу с баранками. Андрей взял чашку, положил в нее кусочек сахара, помешал ложкой.

– Ну и что же вам известно, господин полковник?

– Зовите меня просто Владимир Александрович, – улыбнулся Геберт, – нам с вами предстоит долго общаться, так что лишние формальности ни к чему. А что касается вашего вопроса… Мне известно практически все: и про ваш план покушения, и про сырную лавку на углу Малой Садовой, и по квартиру на Малой Охте, где Кибальчев готовит динамит. Я даже могу назвать всех членов вашей организации, как подлинные имена, так и те, которые они сейчас используют. И места, где члены вашего Исполнительного комитет скрываются. Впрочем, скрываются – это неправильное слово. От нас вы давно уже не скрываетесь – мы вас полностью раскрыли. Это полиция все никак не может вас взять, а мне стоит только щелкнуть пальцами, вот так (Геберт показал как именно), как сюда доставят и Перову, и Кибальчева, и Рыскова, и Грановицкого, и Богданова с Анной… Так что, видите, ваши признания мне, собственно, не нужны.

– Тогда почему вы нас не арестуете? – поинтересовался Желябин.

– А зачем? Пока такой надобности нет, – спокойно ответил Геберт. – Разумеется, мы вас всех схватим, но только после первого марта, не раньше.

– Вы знаете точную дату покушения на царя и не делаете ничего, чтобы его предупредить? – искренне удивился Желябин. – Но ведь это государственная измена…

– Почему же, делаем, – ответил полковник, прихлебывая из чашки чай. – Мы уже обезвредили вас и Клеточкина, потом возьмем и всех остальных – в воскресенье днем, после покушения.

– Вы не можете быть революционером, – удивился Андрей, – так почему фактически помогаете нам?

– Я не помогаю, – возразил Геберт, – я просто не препятствую. Это, согласитесь, разнее вещи. Что же касается моих мотивов, то вам знать о них вовсе не обязательно. Хотя могу сказать, что есть люди, которые не хотят, чтобы Третье отделение арестовывало вас. И они очень могущественны…

– А вдруг без меня что-нибудь пойдет не так? – спросил Желябин. – Вдруг мои товарищи решат отложить покушение? Что вы будете делать?

– Все пойдет так, как надо, – уверенно произнес полковник. – В ваше отсутствие руководство акцией возьмет на себя, скорее всего, Перова, а она девушка решительная и уж точно доведет все до конца. А во-вторых, вы сами виноваты в том, что нам пришлось вас арестовать накануне акции. Ну кто просил вас устраивать интрижку с Иваницкой? Вы же знали, кто ее любовник… Мишель буквально бесится от ревности, готов выкинуть какой-нибудь фортель и сорвать нам все планы. Вот и пришлось вас изолировать чуть раньше времени. А что было делать? Не откладывать же так тщательно спланированную и подготовленную акцию.

– Спланированную и подготовленную кем? – удивился Желябин. – Вами?

– И нами тоже, – ответил Геберт. – Неужели вы думаете, что мы позволили бы вам подготовить подкоп в центре Петербурга, если бы не были заинтересованы в этом? Или изготовить динамит и бомбы? Экий вы наивный!

Желябин растерянно молчал.

– Выходит, это вы спланировали убийство царя? Вы лично или Третье отделение?

– Что вы, батенька, – произнес Геберт, – все спланировали и подготовили вы, Исполнительный комитет, а мы вам только, повторяю, вам не мешали. Впрочем, вас, голубчик, это уже не касается, вы сделали свое дело. Теперь, как тот мавр из пьесы господина Шекспира, вы должны уйти. Я вынужден доставить вас в Петропавловскую крепость.

И вот Андрей находится в Алексеевском равелине, меряет шагами свою камеру. Два с половиной шага до двери, два с половиной – обратно. Как он мог быть так наивен! Третье отделение играло с ним и его людьми, как кошка с мышкой, и все ради достижения каких-то своих (но уж точно не революционных) целей. Он оказался всего лишь инструментом в руках опытного и хитроумного полковника Геберта. Мысль эта жгла мозг и была просто невыносимой.