Александр Борянский - Три стороны моря

— Да уж, не Афродита.

— Кстати, тебе ничего не требуется посчитать?

— Все сосчитано.

— Ну, тогда хайре… Застегиваю сандалии и лечу на Сицилию.

— Смотри не споткнись.

Итак, поглядим.

Пастух, 20 лет. Всего лишь пастух? Ну, все в наших руках. Пока пастух. Царство Трои и Илиона. Нетронутый дикарь, можно сказать.

Сын вождя, 22 года. Но островок больно захолустный, маленький, даже Посейдону неинтересный. Надо же — остров, неинтересный Посейдону! Юноша, впрочем, перспективный.

А это кто такой? Без определенных занятий, 25 лет. Ого, Египет! Оттуда редко кого удается оторвать, там Амон-Ра со своими.

Я вспомнила, как лет сорок назад примчалась к отцу, увидав данные будущего Рамзеса Второго, но отец только усмехнулся в бороду. После того как Ра с Гором сожгли Фаэтона, героя, выбравшего покровительство Аполлона… Но Афина не Аполлон!

Пока эти трое свободны. Они смотрят по сторонам, они смотрят в небо. Их силы не отданы служению. А силы их хороши.

Только с агрессией у всех не очень — самая слабая позиция. Зато прочее… Интеллект, созерцание, смелость, критичность, воля, энергия… Мойра сплела нити, и клубки светятся всеми цветами радуги.

Им нужна я!

И пастушок мне нравится больше обладателя ясеневого копья — что касается Илиона. И островитянина я способна сделать не хуже Геракла — если брать греков. А от египтянина-то древний пантеон уже отказался: решили не пускать его в поля Иалу, имя его уже занесено в кровь пожирателю змею Апепу…

Тактика древнего пантеона до сих пор работает, их бессмертие имеет основание прочнее нашего, в частности, моего. Зато я выбираю скользкий путь. Узкие врата, за которыми будущее. Древний пантеон легко пускает умерших в свой Аментет, но людей на земле все больше и больше, с каждым следующим оборотом больше и больше… Это и понятно: ради бессмертия и Зевс, и Ра заботятся о населении планеты, чем больше людей, тем меньше шансов повторить судьбу Энлиля, Энки, Лилит [58] Энлиль, Энки, Лилит — шумеро-аккадские боги, древнее и Амона-Ра, и Атона, и всего греческого пантеона, а поскольку сказание о всемирном потопе — часть шумерского религиозного эпоса, который также древнее Ветхого Завета, то и авторство потопа принадлежит, безусловно, им. и остальных недоумков, устроивших потоп. Где теперь Энлиль?

Кстати, и где Кронос?!

Там же.

Выходит, смертных должно быть много. И все-таки я выбираю узкие врата. Я не обращаюсь ко всем. Я ищу лучших.

— Доброе утро, титан.

— Добрый вечер, Ника.

— Прекрасный воздух в этих горах, правда?

— Правда. Чистый и холодный, он отгоняет иллюзии.

Я закрыла глаза и вдохнула идущую грозу.

— По-моему, ты красивей Афродиты, Ника. Но твоя красота жестче.

— Раньше ты не говорил мне этого.

— Теперь нечего скрывать. На земле у меня осталось два скромных жертвенника. Даже не храма, жертвенника. Твой отец лицемерно освободил меня, Ника.

— Я не отбирала у тебя смертных.

— Я знаю.

Это загадочное существо — титан. Он старше отца, хотя в это трудно поверить. Он последний из первых.

Титаном был Кронос. Олимпийцы одолели титанов. В отличие от нас, Прометей видит рваные куски будущего. Он не умеет их соединить, их сложно понять, но они бывают завлекательно-чарующи. Это не то будущее одной человеческой жизни, которое могу вычислить я, да и любой из нас; это настоящее далекое будущее, цепи за цепями поколений.

— Я хотела тебя спросить: ты не встречал в своих видениях такую штуку — олимпийские игры?

— Тебя трудно любить, Ника. Ты очень расчетлива. Кто сейчас твой избранный?

— Я в поиске.

Освобожденный, он отказался возвращаться, навсегда выбрав дикие неприветливые горы. Я часто прихожу сюда: он чем-то притягивает меня. Может быть, тем, что, как говорят, отец сковал его даже не за строптивость, а из-за того, что титан дерзнул в меня влюбиться. Да, так говорят.

— То, о чем ты спрашиваешь, это что-то грандиозное. Как и многое другое, оно наверняка переживет меня. Это очень далекое будущее… И там, в далеком будущем, все во имя твое, я видел и радовался, все ради тебя, и город твой в самом центре мира благодаря этим вот играм, прекрасная моя Афина!

— Двести лет? Триста? Пятьсот?

— Что ты! Там все три тысячи, если не больше.

Я расхохоталась.

— Чему ты смеешься?

— Бедняга Фебби! Признайся, ты сам выдумываешь свои видения?

— Я не Фебби, чтобы выдумывать.

— Фебби не выдумывает, он творит.

— Не будем спорить. Лучше скажи, ты давно заглядывала в Палестину?

— А что?

— Да так…

— Нет-нет, говори!

— Там появился новый народ. Обрати на него внимание.

— Беглые египтяне, что ли? Тоже мне народ без имени.

— Он имеет имя, Ника. Знаешь, какое?

Я не отвечала. Не терплю, когда я чего-то не знаю.

— Богоборец, [59] Богоборец — на древнееврейском звучит как Израиль, имя, данное патриарху Иакову (Книга Бытия, гл. 32). — сказал титан. — Такое вот имя для народа.

— Это дела древнего пантеона. Мы с древним пантеоном друг другу не мешаем.

— Я открою тебе кое-что… Бог, именующий себя Атоном, не имеет никакого отношения к древнему пантеону.

— А как же… Кто же это?

Прометей пожал плечами.

— Я ведь не имею к вам отношения, олимпийцы.

— Ты?

— Просто я проиграл. А он нет.

Мы молчали в прозрачной тишине гор. Что-то жутковатое, пронзительное промелькнуло перед моим внутренним взором.

— Теперь тебе будет о чем подумать в ближайший десяток лет, да, Ника?

— Ты говоришь, меня трудно любить? Мне и самой трудно.

— Неужели?

— Расскажи мне сказку, титан!

— Какую сказку?

— Ту, что ты подсмотрел в своем невероятном будущем. О том, как бывает нам с тобой трудно.

— Я тебе рассказывал ее пять раз, слово в слово.

— Давай, а не то я позову эхо и сотворю обвал в твоих чудных горах.

— Ну-ну!

— Расскажи сказку, — повторила я, — о наших трудностях.

— О ваших трудностях? — он усмехнулся не слишком доброй улыбкой. — Так и быть, Ника. Последний раз.

Титан Прометей заглянул мне в глаза и начал:

— Когда Румата миновал могилу святого Мики, седьмую по счету и последнюю на этой дороге, было уже совсем темно…

А сон Ба-Кхенну-фа был таков.

Будто бы он очутился в середине солнца, в самом сердце — и неведомо как не сгорал. Вокруг неистовствовал огонь, способный спалить тысячу Кемт, а он стоял и молчал, без желаний, без страха, без движений. Нет, это не был бог Ра, о коем читал жрец над бальзамированным по всем высоким правилам телом брата. И ничто не свидетельствовало о том, что это бог Атон. Стихия огня — и только.