Василий Звягинцев - Дырка для ордена; Билет на ладью Харона; Бремя живых

— Значит, я виноват? — Максим, лучезарно пьяный, приподнялся, опираясь кулаками о край стола, в полной готовности бороться за правду до последнего патрона.

— Это уж как вам угодно, коллега. Это, получается, вы, интеллектуалы, все, от пороха до иприта, придумали из чистого любопытства, а виноват только тот, кто их по назначению применять будет? Не получится.

Нам сейчас предложено помочь в допросе одного из тех, кто захватывал Пятигорск. Человек сорок они там убили гражданского населения. Юнкеров девятнадцатилетних шестеро погибло в процессе боя. А теперь этот герой освободительной борьбы начнет нам плести три и более короба. Мы послушаем, поверим, поскольку подходящих для суда фактов, кроме показаний Тарханова, не имеется. И даже показания «верископа» никаких процессуальных последствий иметь не будут. В результате утремся и вернемся к своим гуманно–научным занятиям. А он — к своим. Так?

На самом деле ситуация еще беспросветнее. Поскольку по нашим с тобой данным выяснится, что пленный все–таки врет, другие ребята, простые и бесхитростные, вынуждены будут губить свою бессмертную душу, добиваясь истины доступными им способами.

Добьются они объективной правды или той, что им самим желательна, я не знаю. Но у нашего народа есть интересная черта. Как–то он умеет разделять правду, закон и справедливость. Раз Тарханов уверен, что Фарид виноват, — его все равно шлепнут. В виде чисто санитарной меры. Как крыс травят, не задумываясь об их понимании справедливости.

Зато ты останешься чист.

Интеллигенты, мать вашу…

В Академии мне пришлось читать много газет и журналов начала прошлого века. Тогда люди, тоже считавшие себя мозгом и совестью нации, доказывали, что ни в коем случае честный человек не имеет права сотрудничать с властью, что жандармы — исчадия ада по определению и любой, кто кидает бомбы в губернатора или министра, — заведомый герой.

Вроде бы ход истории показал гибельность такой позиции, а вот на тебе, пожили полсотни лет спокойно, и опять эта братия расплодилась. Человеческие права убийц священны, попытка распространить на них их же принципы преступна и аморальна!

Ты меня понял, Макс? Мы же сейчас как раз и способны произвол от справедливости отделить. Убедишься, что Фарид прав, а Тарханов нет, — так и напишем. Пусть гуляет.

И тот господин, что со своими девушками взялся меня убить, зачем он это сделал? Мне, например, очень интересно в этом разобраться.

От тебя, главное, требуется, чтобы процессор не ошибался. Если будет стопроцентная уверенность, что врет клиент, — вот тогда да. В сомнительных случаях пусть «верископ» просто лампочкой помигает или текстом сообщит, в чем проблема, мы тогда сможем вопрос переформулировать или с другого конца зайти…

— А, черт бы вас всех забрал! — выругавшись таким образом, с добавлением затейливого русско–латинского гарнира, Максим тем не менее не вскочил, не выбежал из комнаты, а налил себе еще стакан. — Убедил ты меня или нет, я еще не понял, но деваться и вправду некуда.

Достал из нагрудного кармана смятую пачку с дешевыми сигаретами без фильтра.

— Может — сигару?

— Нет, я только такие курю. Табак чистый, без ферментов и ароматизаторов. И голову лучше прочищает. А Генриха пришли. Он парень умелый, руки хорошие. Теоретических сложностей я не вижу, но чисто конструктивно помозговать придется.

— Немедленно представим в твое распоряжение. Сделать все нужно завтра к утру. Поэтому с вином завязываем. Кофе, душ, и за работу. Допивать будем по готовности прибора. А назовем мы его — «веримейд» [61] Делатель истины (лат. + англ.). .

Выйдя в коридор, Ляхов снова удивился: «Неужто достаточно полковничьих погон и года в Академии, чтобы таким вот образом подавлять людей, пусть даже считающихся приятелями?»

Так он вроде его и не подавлял, просто убедил логически…

Позвонил Тарханову и сказал, что Фарида можно готовить к допросу.

— Только ты на первый раз никого больше на этот сеанс не приглашай. Сами пока посмотрим, что получится.

…Пленника, скованного строгими наручниками и с черным глухим колпаком на голове, ввели в комнату два конвоира с пистолетами в расстегнутых кобурах. За ними появился Тарханов и жестом отпустил бойцов. И он, и Ляхов были вооружены, а окна защищали даже на вид прочные решетки. Черт его знает, этого Фарида, вдруг он владеет какими–нибудь сверхспособностями и пустит их в дело в решительный момент.

— Что ж, приступим, — с этими словами полковник, который, впрочем, сейчас был в повседневном кителе с погонами пехотного капитана, сдернул колпак с головы Фарида.

Все равно из окна видны были только кроны старых каштанов, вплотную с этой стороны подступивших к стенам дома.

Максим, несмотря на официальную капитуляцию, демонстрировал свою гордую независимость и непричастность. Он укрылся в смежном кабинете, сплошь уставленном блоками электронной аппаратуры, от которой в комнату, где проводился допрос, тянулись многочисленные шлейфы и кабели.

Террориста усадили в кресло для допросов.

Ляхов, играя роль ассистента, одетый в голубоватый медицинский халат, опустил ему на голову шлем, на запястьях и голенях затянул широкие черные манжеты, в предусмотренных точках тела — остальные датчики. А сам внимательно наблюдал за предварительными реакциями «пациента».

Держался тот подчеркнуто покорно. Выполнял указания и позволял проделывать с собой явно ему непонятные и вряд ли сулящие что–нибудь хорошее манипуляции так, словно находился под воздействием хорошей дозы аминазина.

На показанных ему Тархановым фотографиях Фарид выглядел импозантно, этакий принц из «Тысячи и одной ночи» в современной трактовке, сейчас же в кресле сидел типичный заключенный. Наголо остриженный, без бородки и усов, одетый в застиранное до белизны солдатское «ХБ б/у» без знаков различия и пуговиц. Вместо сапог или ботинок — резиновые шлепанцы.

«Все правильно, сразу ему дали понять, что никакой он не военнопленный и на приличное обращение может не рассчитывать».

Тарханов, занявший место за простым конторским столом по левую руку от кресла, неторопливо разложил перед собой папку с бумагами, обычную чернильную авторучку, коробку папирос, зажигалку. Потом достал из портфеля и водрузил перед собой бутылку минеральной воды и стакан.

— Что, приступим? У вас все готово, фельдшер?

— Так точно, господин капитан, — кивнул Ляхов.

— Тут ведь такое дело, — доверительно сообщил Тарханов, глядя между Вадимом и Фаридом, — вот этот господин, с которым мы познакомились при весьма примечательных обстоятельствах, вдруг вообразил, что оказался в гостях у совершенно круглых дураков. То есть когда мы их там, в Пятигорске, резали, как баранов, или, точнее, как бешеных волков, он так не считал. А тут посидел в теплой камере, штаны просушил и решил, что он нас все–таки умнее. Я правильно ход твоих мыслей излагаю, Фарид–бек?