Александр Чернов - Одиссея Варяга

– Ребята, запевай! – он неторопливо расстегнув кобуру маузера выбрался на бруствер, и прогулочным шагом, горланя песню и сбивая палкой пучки травы, пошел в направлении японских позиций…

Броня крепка и паровозы быстры,

И наши люди мужеством полны,

Этого вынести Ржевский уже не мог. Он в два прыжка догнал командира и его срывающийся на фальцет голос слился с Балковским. Ему подтягивал совершенно не музыкальный бас Бурноса. Он еще вчера клялся всеми святыми, что "ни один челАвек не потащит этАт пулемет, как бы вы его ни Аблегчали, таварищ Балк, а палить с рук с Максима это ж вААбще, где виданА-то?". Сейчас же он шел, перевесив через плечо перевязь с максимом, с которого Балк снял кожух с водой и остатки станка, превратив его в жутко тяжелое подобие ручного пулемета. Искоса глянув на его громадную фигуру, Балк поразился, насколько он походил на Шварценнегера из "Хищника". Рядом с ним, согнувшись под тяжестью короба с патронной лентой, семенил второй номер.

Стоят в строю России машинисты,

Своей могучей Родины сыны!

Из окопа вылетали все новые и новые люди, и припев грянул уже хор из нескольких сотен пристыженных глоток. Со стороны японских позиций неуверенно хлопнул первый винтовочный выстрел. Пуля, выпущенная дрожащими руками контуженного до полусмерти солдата, скосила несколько травинок не долетев до густеющей на глазах русской цепи. Ответом стал нестройный залп из полусотни винтовок.

Гремя огнем! Сверкая блеском стали,

Пойдет броньпоезд в яростный поход!

Японский артиллерийский наблюдатель довольно быстро разобрался в ситуации, и над русской цепью вспухли два облака от шрапнельных разрывов. Ну, почти над русской цепью – с первого залпа подобрать правильную установку трубки практически не возможно.

Куда бы нас, приказом не послали,

И Михаил нас лично поведет!

Генерал Брусилов, расслышав слова, с удивлением посмотрел на стоящего рядом Великого князя, и удивился еще больше – тот подпевал, не отрывая от глаз бинокля.

Заводов труд, и труд росийских пашен,

Мы защитим, страну свою храня,

Ударной силой орудийных башен,

И быстроходной яростью огня!

"Илья Муромец", прикрыв собой груженого военной химией "Алешу Поповича" расталкивал с колеи мусор, пока не дошел до места где рельсы были подорваны японскими саперами, и его артиллерия стала пытаться нащупать позиции японских коллег. До Шталькенберга уже дошли новости, что где-то в трюмах "Ингула", вместе с гаубицами прибыли еще два боекомплекта к орудиям его бронепоездов, и сейчас торопился расстрелять остатки снарядов с максимальной пользой. Под колесами первого броневагона уже суетилась ремонтная бригада, восстанавливая путь для будущего броска вперед.

Гремя огнем! Сверкая блеском стали,

Пойдет броньпоезд в яростный поход!

Куда бы нас приказом не послали,

И Михаил нас лично поведет!

По "Муромцу" практически в упор, с пятисот метров, ударили, замаскированные как раз на такой случай, трехдюймовые пушки – установленные на самодельные деревянные лафеты (подсказка Пакинхэма – английское изобретение периода бурской компании) стандартные противоминные орудия, пожертвованные японским флотом. Офицеры страны Восходящего Солнца предвосхитили появление противотанковой артиллерии примерно на два десятка лет – первый броневагон почти без паузы прошило навылет двумя снарядами: корабельное трехдюймовка Армстронга вполне солидно смотрелась бы и против танков начала Второй мировой.

Пусть помнит враг, таящийся в засаде,

Мы на чеку, мы за врагом следим!

Чужой земли мы не хотим не пяди,

Но и своей, вершка не отдадим!

Но сегодня у русского бронепоезда было надежное фланговое прикрытие. С моря по позициям японских артиллеристов ударили четыре шестидюймовки "Варяга". До полного подавления японцы еще успели только продырявить первый бронепаровоз "Муромца", но ни добить поврежденного противника, ни окончательно лишить его подвижности они уже не смогли… "Сисой Великий" тем временем спокойно и методично обкладывал шести- и двенадцатидюймовыми снарядами район вероятного расположения зловредной японской полевой батареи ведущей огонь шрапнелью…

Но если враг полезет к нам на сопки,

Он будет бит, повсюду и везде,

Забросят уголь кочегары в топки,

И по полям, по сопкам по воде!

Перейдя на бег русские солдаты ворвались на сопку, и вскоре добежали до японских траншей. Вернее до того места, где эти траншеи когда то имели место быть. Немногие уцелевшие и не потерявшие после обстрела способность соображать японцы, отстреливались до последнего патрона, после чего с криком "банзай" бросились в штыковую, встреченные очередями маузеров, бивших практически в упор. По ожившему было японскому "гочкису", снесшему первой очередью дюжину наших солдат, отработал Бурнос. Широко расставив ноги и наклонившись для компенсации отдачи вперед, он с рычанием выпустил с рук очередь на полленты, навсегда заткнувшую японский пулемет вместе с пулеметчиком.

Гремя огнем! Сверкая блеском стали,

Броневагоны ринутся в поход!

Куда бы нас приказом не послали,

И Михаил нас лично поведет!

Над сопкой взвился русский флаг. По этому сигналу команды пластунов покатили к сопке двухсотлитровые бочки с сюрпризами. Не прошло и двадцати минут, как первая развороченная бочка покатилась по склону в сторону японцев, оставляя за собой едкий, зловонный дым. Свежий морской ветерок медленно сносил белесую завесу на японские окопы. Попеременно со слезоточивым газом бросали и бочки с обычной дымовой завесой. Через полчаса пелена дыма и газа обещала стать достаточно плотной, чтобы прикрыть выход в атаку разворачивающихся в боевые порядки гвардейских полков.

– Михаил Александрович, а в этой песне, там где Михаил нас лично поведет…

– Это не я придумал, поверьте Алексей Алексеевич. Глас народа, так сказать…

Михаил не стал пояснять Брусилову, что на этой строчке настоял Балк, невзирая на все возражения того самого Михаила. "Проще любить не абстрактную Родину, но конкретную фигуру. А лучше вас на роль талисмана и символа армии не подходит никто". Михаил правда так и не понял следующей фразы – "при правильной личности ее "культ" должен пойти стране только на пользу".

На фоне восходящего солнца из утреннего тумана наконец проявился "Урал", ползущий на буксире у "Силача", "Свири" и "Роланда". Не доходя до пирса примерно сотню метров грузный, осевший гораздо ниже ватерлинии, раненный корабль окончательно сел на грунт. Видя тщетность дальнейших попыток сдвинуть с места десятитысячетонную махину, Балк – второй, которого Макаров, помятуя о том как он управлялся с "Фусо", отправил руководить этой операцией, сменил тактику. Рассудив, что его главная цель как можно скорее доставить на берег десант, он с помощью двух других буксиров подтащил к борту гиганта три доживавщих свой век у дальнего причала угольных баржи. Первые две использовались в качестве плавучего пирса, а третья уже позволяла "дотянуться" до пирса реального. С борта крейсера-лайнера тем временем спускали многоячеистую сеть, по которой гвардейцы с полной выкладкой спокойно и без суеты перебирались вниз на баржи. Вскоре первые солдаты Семеновского полка протопав во скрипящим палубам и наспех набросанным деревянным настилам, предусмотрительно включенным в "хозяйство" Одесского морского батальона, попали наконец на берег.