Александр Чернов - Одиссея Варяга

– Господа, у нас на радиотелеграфе уже с пол часа кто-то упорно требует выслать лоцмана для проводки в порт через минные поля.

– И кто же это может быть, японцы?! Дождались-таки?! – Сразу же взвился командир гарнизона.

– А может, какой угольщик блокаду прорвал? – С надеждой в голосе на грядущие рейды пробормотал командир "Громобоя" Николай Дмитриевич Дабич.

Запыхавшийся мичман Орлов 2-й пожал плечами:

– Не могу знать, но творится что-то весьма странное. Половина отметок от станции типа Попова-Дюкрете, что мы используем. Вторая половина – явно Маркони, то есть вроде как японцы, они еще не все "Телефункеном" заменили. Но самое странное, что подписаны телеграммы "Варягом" и "Корейцем"! Чего уж никак быть не может.

Дружно сорвавшись с мест, господа генералы, капитаны и адмиралы кинулись приводить Владивосток и флот в боевую готовность для отражения атаки коварного врага.

Ближе к обеду, когда орудия крепости и крейсеров ВОКа были заряжены и наведены в сторону моря, на горизонте показались силуэты четырех кораблей. Все это время с моря шли истошные просьбы, приказы, а позже и угрозы с одним смыслом – вышлите на миноносце или хоть на чем лоцмана. Но никто в крепости не хотел брать на себя ответственность за выходящие за рамки обыденности действия, и телеграммы одна за одной оставались без ответа. Постояв с четверть часа в виду крепости, корабли медленно в строю кильватера потянулись в строну входа в пролив Босфор Восточный. Первым шел какой-то транспорт (несмотря на отчаяные вопли капитана "Мари-Анны", что он не подписывался идти первым по минному заграждению, Балк ответил, что русские, как настоящие джентльмены, всегда пропускают дам вперед, так что "Мари-Анне" придется идти первой). В крейсере, идущем за ним, после уменьшения дистанции до шести миль наблюдатели на Русском острове опознали "Варяг". Но вот за "Варягом"… В русском флоте не было ничего похожего. Хотя эта парочка явно итальянской постройки и шла под Андреевским флагом, тут чувствовался какой-то подвох. Артиллеристы были готовы открыть огонь, как только дистанция сократится до сорока кабельтовых, дальше орудия крепости ну не то чтобы совсем не могли стрелять, снаряды бы долетели, проблемы были с попаданиями, а также с тем, что никто в мирное время не учился вести огонь на такие дистанции.

Как будто зная об этом (впрочем, "как-будто" в случае с Петровичем можно опустить), неизвестные корабли нагло отдали якоря в пяти с половиной милях от берега, на траверзе острова Скрыплева. Один из них передал очередную телеграмму… Матрос, принесший ее со станции телеграфа "Рюрика" на мостик, оказался из грамотных. Этот вывод напрашивался сам собой, поскольку он старательно, но безуспешно пытался сдержать неподобающую ухмылку. Лица офицеров, читавших и молча передававших друг другу бумагу, слегка краснели. Общее мнение выразил командир крейсера Трусов:

– Похоже, это все же не японцы. Так могут лаяться только наши, этому научиться нельзя. Это у нас врожденное.

Почему-то подлинного текста телеграммы для истории не сохранилось. Даже журналы приема телеграмм на станциях радиотелеграфа Владивостока и крейсеров каким-то загадочным образом потеряли страницы, на которых она была записана. Но со слов очевидцев, если опустить особо крепкие выражения, из которых она состояла на девять десятых, смысл ее сводился к следующему – "просьба тугодумам из крепости Владивосток не стрелять еще с пол часа, выхожу на катере для опознания. Руднев". Действительно, с одного из броненосных крейсеров спустили паровой катер, он подобрал кого-то с борта "Варяга" и побежал к берегу, лавируя между льдинами.

Через сорок минут на пристани, вырываясь из объятий офицеров, смущенный Руднев пытался отдавать приказания о вводе в порт его кораблей, о необходимости приведения в готовность сухого дока и скорейшей постановки в него "Варяга", о неизбежном набеге Каммимуры и мерах по его отражению, но его никто не слушал. Его и прибывших с ним офицеров на руках отнесли в офицерское собрание, навстречу кораблям его отряда бросились два номерных миноносца, которые развели пары для атаки японцев, но теперь выполняли более приятную роль почетного эскорта.

Через три часа, уже в сумерках, когда "Варяг" и оба его броненосных трофея заняли наконец свои места на рейде, а их команды почти в полном составе промаршировав перед высоким флотским начальством и собравшимся по радостному поводу городским бомондом, выстроились на берегу, перед ними появился слегка пьяный Руднев.

– Господа офицеры, братцы матросы! Мы с вами совершили то, что сделать было практически невозможно. Мы не только сократили линейный флот Японии на три единицы, мы еще и увеличили наш, русский, на парочку. Я лично буду просить Его Императорское Величество о наградах для каждого участника нашего похода. А пока я отпускаю все команды, за исключением сокращенной дежурной вахты, на берег на два дня. И попрошу господ командиров в свой срок вахтенным так же эти два дня предоставить.

И если хоть в каком кабаке, ресторане или борделе вам хоть кто-то заикнется про деньги, я прикажу разнести этот гадючник из главного калибра, который вы своими руками подарили России! Разойдись и гуляй, ребята!!!

С громогласным "Ура!!!", сломав строй, моряки бросились сначала качать своего капитана, что, однако из-за раны последнего, пришлось быстро прекратить, а потом волной растеклись по злачным местам города. Рестораны и салоны для господ офицеров, кабаки и дома попроще для матросов и кондукторов.

В следующие двое суток японцы могли брать Владивосток силами одного батальона. Ибо трезвых в городе практически не было.

Февральское утро во Владивостоке выдалось пасмурным. Мелкая снежная крупа навязчиво лезла в лицо. Свежий ветер поднимал в заливе небольшую волну, стоящие на рейде крейсера и пароходы лениво покачивались, всем своим видом навевая тоску. Далеко, на самом фарватере ломая тонкий, всего-то трехвершковый лед, медленно ползал и нещадно дымил портовый ледокол "Надежный".

Весьма элегантного вида господин, одетый в светло-коричневое драповое пальто и безукоризненный серый в клеточку костюм явно не местного производства, прогуливался по набережной время от времени посматривая в сторону моря. Господин имел темные, зачесанные назад волосы, крупный нос с горбинкой, резко выпяченную нижнюю губу и колючий взгляд выпуклых черных глаз.

Через некоторое время он зашел в ресторацию Самсонова, что на Светланской. В сей ранний час здесь оказался только один посетитель – пожилой, сгорбленный, но аккуратно одетый китаец.

– Здравствуйте! Простите великодушно, что прерываю вашу трапезу. – произнес господин в сером пальто, сопровождая свои слова вежливым полупоклоном. – Вы ли будете мастер Ляо?