Николай Андреев - Рыцари Белой мечты (Трилогия)

— При этом ни Гучков, ни кто-либо ещё из его сторонников и соратников во время войны такого шага не сделал, не захотел делом поддержать страну вместо того, чтобы словесный поток ругани выливать на правительство…

Это был "больной" вопрос для Спиридовича: лидер октбристов очень много и охотно выливал грязь на него.

— При этом Николай Александрович негодовал: Гучков мог лично высказать ему всё "наболевшее" по этому вопросу, а не подрывать основы власти речами. Сам царь хотел устранить великих князей из военного ведомства, но теперь сделать этого не мог: вышло бы впечатление, что власть с лёгкостью идёт на уступки любому шантажу и боится всяких угроз.

— При этом Гучков в думской комиссии государственной обороны провернул очень интересную комбинацию, — а вот это уже сказал Курлов. — Смотрите. Он частным характером общается с военным министром, генералитетом, офицерством. Затем выходит с законодательной инициативой по этим вопросам. Военный министр этого не мог: мешало министерство финансов. Коковцов на каждом заседании Совета министров, где поднимался вопрос о новых ассигнованиях на армию и флот, становился сам не свой. Он любил говорить, что "по одёжке протягивай ножки" — экономь на всём, на чём можно. Я не раз был свидетелем тому, когда был товарищем Петра Аркадьевича Столыпина. Получалось, что Дума заботится об офицерстве, а правительство — нет.

— А отсюда такая популярность октябристов и лично Гучкова в военных кругах, — кивнул Манасевич.

— Однако это была лишь видимость. На самом деле приемлемого финансирования военной программы добиться так и не удалось. Сухомлинов пытался выбить у Коковцова около семисот миллионов на них, но получал лишь ежегодные ассигнования, выделявшиеся ближе к окончанию финансового года. Естественно, значительную часть кредитов использовать не удавалось, наставало первое число нового года, средства на счетах замораживались, остатки переходили в закрома казначейства. Затем приходилось вновь выслушивать крики нашего дорого министра финансов, а затем — председателя Совета, о том, как военные объедают империю. Однажды он вообще выдал следующую сентенцию: кредиты будут выделены только во время войны. На это ему было замечено, что золотые рубли в таком случае придётся тратить на контрибуцию немцам. К счастью, это закончилось вместе с приходом Барка…К сожалению, уже было поздно. Однако вернёмся к нашему дорогому Александру Ивановичу. Он пробивает через Думу бюджет, при котором две трети средств на закупку вооружения и переоснащение военной промышленности будет выделено частным предприятиям, и только треть — казённым. Из-за этого, уже в начале войны, придётся огромные средства тратить на заказы частникам, с их наценками в двадцать процентов, срывали поставки, а иногда попросту не выполняли обязательства, постоянно требуя аванс и отсрочку исполнения договора. Гучков как будто бы сделал всё, от него зависящее, чтобы во время войны обвинить правительство в неспособности обеспечить армию необходимым обмундированием и вооружением. Примерно тогда же, в девятом-десятом годах, было положено начало более тесному сотрудничеству Гучкова с генералитетом. В Генеральном штабе образовали комиссию по изучению опыта русско-японской войны под началом Василия Иосифовича Гурко. Между октябристами и офицерами комиссии достигнуто было соглашение о "беседах" по тем или иным вопросам. Пять-шесть человек от думцев и столько же — от офицеров — принимало участие на таких заседаниях.

Спиридович, порывшись в бумагах, достал несколько десятков листов, испещрённых убористым почерком.

— Это донесения агентуры о тех самых собраниях.

— И получалось, что на обсуждении законопроектов октябристы были прекрасно осведомлены о всех тонкостях этих вопросов. Снова — рост популярности… — сказал Манасевич.

— Именно, — Бобрев сам только что об этом догадался.

Вот, оказывается, насколько полезным было обсуждение…

— И при этом Гучков стал виновником ухода Редигера с поста военного министра, — внезапно заметил Курлов. — Помните его речь о том, что командующие округами ни к чёрту не годились? Он только Иванова особо выделил…Остальных освистал. Я был на том заседании: на Редигера было тогда больно смотреть.

Павел Григорьевич сложил руки лодочкой, углубившись в воспоминания. Не меньше минуты царило молчание. Затем Курлов откинул голову, будто бы вглядываясь в прошлое, и продолжил:

— Он тогда вскочил с места, подтвердив слова Гучкова о плохой подготовке к войне, о том, что приходилось выбирать из того, что было. Я сам служил, знаю, что в офицеры мало кто шёл: дворяне обеднели, еле сводили концы с концами, интеллигенция не хотела воевать.

— А Сухомлинов, пришедший позже, не захотел иметь дел с этой комиссией: видел, что она подрывает авторитет власти, и что не совсем там всё чисто. Правда, в то же время боялся потерять фавор у царя. Тогда при дворе очень и очень громким шёпотом, — Спиридович усмехнулся, — делились самыми разными слухами о происходящем. Но Гучков снова проявил отмеченное уже нами качество. Посчитав, что Сухомлинов не справится с реформами — то есть не захочет плясать под дудку октябристской комиссии — начал травлю министра где и как только может. Замечал все недочёты, малейшие ошибки раздувал, а положительные дела замалчивал. А потом пошёл на прямой шантаж. Затем Гучков получил несколько преувеличенную информацию о мерах, которые принимала Германия — та Германия, которая не пережила революцию пятого года, которой не надо было расселять крестьян, в которой власти не надо было лавировать между интеллигентскими кружками, кадетами и левыми, в которой промышленность была в три раза мощнее, чем наша. Он сравнил эти данные с нашими без всякой поправки на русские условия, и решил, что правительство бессильно. Тогда он захотел объявить, что все члены комиссии уходят с постов, так как власть не хочет идти на реформы. Гучков хотел шока, хотел скандала, думая, что это поможет лучше, чем работа. Он видел главным своим противником Сухомлинова.

— И не зря видел, — вполголоса добавил Спиридович.

— И примерно тогда же он сошёлся с генералом Поливановым, ставшим другом Гучкову. Именно его Александр Иванович прочил в военные министры.

— И осуществил это желание, — усмехнулся Курлов. — Помните травлю Сухомлинова и обвинение его в измене, в мошенничестве и поддержке Мясоедова?

— Да, это было громкое дело, мощный удар по авторитету власти. Нашли какого-то человека с не самой хорошей репутацией, подозревавшегося в шпионаже. Не нашли ни единого доказательства его измены или хоть каких-нибудь действий против армии и государства. Сами судьи признали, что он невиновен. Но — общественность потребовала казни. И Мясоедова казнили…