Николай Андреев - Рыцари Белой мечты (Трилогия)

А в Думе — обвинения и пафосные речи о непонимании, отдалённости правительства от народных масс, отрешённости, страха.

А вне стен — обвинение, брошенное при встрече Керенским тому большевику, что выступил против общего выступления: "Вы разбили подготовленное с таким трудом движение демократии. Вы сыграли на руку царскому правительству". Александр Фёдорович бесновался, попутно ещё и обвинив саму Думу в том, что она разделяет с правительством страх перед рабочим классом…

Карл Маннергейм только-только вернулся с аудиенции у императрицы Александры Фёдоровны. Та невероятно сильно волновалась за здоровье слёгших с простудой Алексея, Ольги и Анастасии. Дети, однако, оживились, и даже обрадовались, когда в Царское Село прибыли солдаты четвёртого батальона Гвардейского Флотского экипажа под командованием Мясоедова-Иванова. Этот добродушный, верный делу монархии офицер не выразил никакого недовольства по поводу того, что отныне он подчиняется не Кириллу Владимировичу, а коменданту дворца. По прибытии Мясоедов-Иванов собрал всех офицеров и нижних чинов охранявших Царское Село частей и указал на то, что необходимо на каждое недоброе высказывание или даже намёк на Семью отвечать должным образом, парировать. "Хватит вставать под поток грязи, что на нас льётся из уст тех, кто не желает уходить на фронт или действовать на благо страны и победы". В этом он подчинился инструкциям, полученным от Кирилла Владимировича.

За день до этого он побывал у Николая и, как генерал свиты его Императорского Величества, смог добиться аудиенции. На его счастье, царь ещё в январе отъехал в Могилёв, поближе к фронту: обстановка напряжения и постоянная тревога, ожидание революции тяготили императора.

— Барон, я рад Вас видеть. Хоть одно уверенное лицо среди этой толпы трусов, — Николай II легко улыбнулся, завидев входящего шведа.

— Боюсь, я разочарую Вас, Ваше Величество. У меня тоже не так и много уверенности в сегодняшнем дне осталось. На моём фронте ещё более или менее, однако здесь неспокойно. Сейчас везде неспокойно, все ждут революции, Ваше Величество.

— Мне это известно, — Николай II разом сник: глаза потеряли блеск, лицо помрачнело, кулаки сжались. — Мне постоянно твердят об этом. Только Протопопов уверен, что всё будет спокойно, что всё обойдётся. Армии очень нужно спокойствие в тылу. Скоро мы прекратим эту войну. И будь что будет.

— Ваше Величество, Вы слишком сильно доверяетесь судьбе. Бог видит, Вы ещё всё сможете изменить. Не раз и не два Ваши предки, да и Вы сами, оказывались лицом к лицу с опасностью. Тринадцать лет назад было ещё хуже.

— Тогда со мною были Сергей Юльевич и Пётр Аркадиевич. Сердце моё терзается от мысли о том, что судьба не уберегла их.

Николай с самого пятнадцатого года всё чаще и чаще вспоминал двух своих премьеров, Витте и Столыпина. Глубоко душе он давно корил себя за то, что не захотел продолжить их реформы, не дал им хода. Теперь же и дня не проходит без известия о волнениях. Царь очень устал, он только надеялся, что Бог даст России шанс выиграть войну. Он готов был на всё, чтобы выполнить долг перед народом и союзниками.

— Но и сейчас есть люди, я уверен, которые могут усмирить волнующийся народ и дать внутренний мир империи. Господь не оставит страну без второго Столыпина.

— К сожалению, у меня нет сил и храбрости в это поверить. Нет второго Петра Аркадьевича, нет ни одного дельного человека, что поддержал бы династию. Только Родзянки, Протопоповы и Штюрмеры. А больше и нет никого.

— Ваше Величество, позвольте Вас разубедить. Позвольте быть Вам полезным. Нет, не здесь или в Петрограде. В Гельсингфорсе: я знаю этот город и княжество Финляндское, я могу взять на себя роль того, кто поможет утихомирить этот город, если всё-таки начнётся бунт. Ваше Величество, только прикажите! — Маннергейм всё же решился последовать совету Кирилла Владимировича. Он видел, что контр-адмирал прав, прав, чёрт возьми! Нужно спасать страну, нужно действовать. — Дайте мне только мою часть. Прикажите её перевести в Гельсингфорс. Но…так, чтобы не было ясно, зачем она там. Как-нибудь неявно переместите её туда. Или хотя бы часть! Боюсь, что Ваше окружение, некоторые люди в Ставке могут препятствовать перемещению верных Вам войск. ещё, Ваше Величество, помните о тех частях, что снабжены кирасами Черепанова, пулемётными щитами и прочим новейшим снаряжением? Я считаю, что их тоже нужно перебросить к столице. Или — к первопрестольной. Тринадцать лет назад там вспыхнул один из сильнейших очагов восстания. В этот раз, если Бог не поможет, вряд ли будет иначе.

— Вы готовы, барон, к этому? — в глазах Николая всё-таки зажглась надежда. Маннергейм говорил так уверенно, так дерзновенно, что императору вспомнилась речь Петра Аркадьевича. И его слова: "Не запугаете!".

— Да, Ваше Величество, моё сердце велит мне служить Вам так, как это будет наилучше всего! — в голосе Маннергейма пробился "германский" акцент от волнения, да и фразу он построил не по всем правилам русского языка. Но Никола даже не заметил этого. Наконец-то император почувствовал, что хоть кто-то готов действовать в атмосфере всеобщей апатии и фатализма.

Николай Николаевич Романов с самого утра был сам не свой. Ему снова предложили подумать над тем, хочет ли он в случае беспорядков в столице принять "экстраординарные полномочия". Это, конечно, было очень заманчиво. К тому же предлагали "друзья" из лож. Николай ещё в пятнадцатом году мог получить в свои руки власть, тени всё сгущались над его племянником, министры вот-вот должны были начать активные шаги…И племяша сместил его с поста Главковерха! Никки был совсем не дурак, он чувствовал, что трон начинает шататься, и крики "либеральной общественности", звучавшие всё громче и истеричней призывавших вернуть Великого князя на место. Но прошло время — прошло и возмущение. Во всяком случае, "общественность" примолкла. И вот вновь предлагает Николаю Николаевичу повторить неудавшуюся попытку. Заманчиво, очень заманчиво. Но нужно думать, всё так неопределённо, нужно время, нужна уверенность в том, что Никки не выкинет что-нибудь, как полтора года назад. Нужно решить, нужно больше информации. Да и поточней должны быть предложения.

А Николай Николаевич Юденич смотрел на метания Великого князя, смотрел — и вспоминал строки письма Кирилла Владимировича. Очень многое, что он там написал, уже сбылось. Конечно, это и не могло значить, что и остальное исполнится "как по нотам" — но с тем же успехом предсказанные Кириллом события могли сбыться. Юденич в самом деле не знал, как же ему поступить, если "буря" придёт…

Александр Васильевич Колчак только что вернулся в свою каюту из казарм частей, что должны были участвовать в Босфорской операции. Затем разузнал о состоянии четырёх запасных полков в Одессе. Правда, они были невероятно раздуты: в ротах по две-три тысячи человек и всего двадцать-тридцать младших офицеров. Большинство из них было командировано как знающих турецкий язык, во множестве собрали армян. Остальным же приходилось учить азы языка, грамматику, что было всё-таки сложно.