Андрей Валентинов - Век-волкодав

— Я еще раз стол свой перетряхну. А вы, Татьяна, никого не пускайте. Только оружие спрячьте, сегодня у ОГПУ клиентов и без вас в избытке.

По изуродованному лицу секретаря промелькнула странная усмешка.

— За меня не беспокойтесь. Ольга Вячеславовна, если вам деньги нужны…

— …И ероплан до городу Парижу, — перебила кавалерист-девица. — Нет, товарищ Бодрова. От Врангеля не бежала, и от этих не побегу.

Оставшись в кабинете одна, Ольга заперла дверь на два оборота, подошла к столу, расстегнула тесный ворот блузки. Прокашлялась, голос проверяя.

— Наташа!..

Ответа не было, лишь возле стены что-то ее слышно зашуршало. Зотова нахмурилась, врезала кулаком по столешнице:

— Наташка! Наташка, карлик чертов! Сюда, а не то рассержусь!..

— Не сердитесь, тетя Оля.

Девочка стояла у двери. Не в знакомом, недавно пошитом платьице — в рваном мужском костюме не росту. Рукава пиджака грубо обрезаны, штанины булавками схвачены, по лицу — черная краска большими мазками. Кепка до самых ушей.

Черный карлик…

— Не сердитесь, тетя Оля, — повторила Наталья Четвертак. — Я вам сказать хочу… На Сеньгаозере, в лесу, когда мне на вас указали, я вначале испугалась. Очень уж вы с виду строгая, прямо как моя мама покойная. А вы, оказывается, не строгая. Хороший вы, тетя Оля, человек, буду всю жизнь доброту вашу помнить. А о Киме Петровиче не плачьте, он-то о вас плакать бы не стал!

Ольга подошла ближе, осторожно прикоснулась к черной дырке на пиджачном плече:

— Сильно ранили?

Девочка поморщилась:

— Болит немного. Ничего, на нас, солнечных, быстро заживает. А если что, Владимир Иванович вылечит. Не впервой мне. Когда банду на Тамбовщине брали, я пулю в живот получила. Выжила, даже шрам затянулся. Вы же не заметили, верно? [50] Автор искренне благодарит Сергея Ястребова за консультации, без которых появление «солнечных людей» на страницах книги было бы невозможно.

Зотова провела ладонью по глазам и внезапно всхлипнула, жалобно, по-детски.

— Как же мне теперь жить, Наташка? Скажи, как мне жить? Ты же для меня… У меня же больше никого, никого!..

Не договорила, закусила зубами ладонь.

— Не жалейте, — тихо ответила девочка. — Никого не жалейте, тетя Оля, тогда и жить легче будет. Не стоят люди того…

Махнула грязной, в запекшейся крови, ладошкой.

Исчезла.

— Отря-я-ад! Р-р-равняйсь!.. Отставить! По команде «равняйсь» следует обратиться налево, дабы увидеть грудь четвертого человека, а не щериться в бороду, причем нестриженную. Еще раз замечу — отправлю до самого отбоя гильзы подбирать и в мешки складывать… Р-равняйсь!..

Хмурится Иван Кузьмич Кречетов, порядок уставной блюдя, а на душе оркестр полковой, польку-бабочку играет. Выжили! Дошли!..

— Смирррна-а!..

В строй встали все — бородачи-ветераны, Кибалка с ремнем неподтянутым, мальчишки из Ревсомола, желтые монахи. И Чайка встала, и даже служанка ее, что инструктором числится. И комиссар, товарищ Мехлис встал — не перед строем, а среди бойцов. Потому что не встанешь — всю оставшуюся жизнь будешь жалеть.

Окончен поход!

— Товарищ комбриг! Сводный отряд посольства Сайхотской Аратской республики для встречи построен. Докладывал командир, Полномочный посол Кречетов!..

Костя Рокоссовский улыбку с лица смахнул, посуровел взглядом:

— Здравствуйте, товарищи!

— Здра-а-а-а-а!..

От крика у кавалеристов, что напротив выстроены, чуть «богатырки» со стриженных голов не слетели. Рокоссовский ровную ладонь к синей звезде приложил, ударил звонким голосом:

— Спасибо, товарищи! Всем вам — спасибо!..

И шепотом, чтобы бойцов не смущать:

— Командуй «вольно», не будем парад устраивать… Только не комбриг я уже, Ваня. Две недели, как дивизию дали.

У Кречетова даже челюсть отвисла. «Вольно», понятное дело, скомандовал, монахов, к строю непривычных, отправил обратно в лагерь, остальным ради такого случае разрешил курить, сам же только моргал и головой покачивал:

— Дивизию!.. Ох, Константин Константиныч, ох, широко шагаешь!.. Вот возьму — и завидовать начну.

Рокоссовский, взглядом погрустнев, взял друга-товарища за локоть:

— Не надо завидовать, Ваня. Дивизия — только номер, знамя и три сотни сабель, чтобы по Кашгару было с кем проехать, губернатора здешнего успокоить. Дипломатия! Это я тебе завидую…

Окончательно сбитый с толку Кречетов хотел узнать, чего у него в жизни завидного образовалось, однако не успел. Взвизгнули тормоза, хлопнула дверца авто:

— Вижу, митинг уже начали? Это правильно! Ибо коммунист…

Иван Кузьмич невольно сглотнул.

— …Должен нести пламенное партийное слово, используя для этого каждую свободную минуту, каждую секунду! Большевистская правда — оружие посильнее пуль и снарядов!..

…Худой, плечистый, черноволосый, со знакомыми морщинами на загорелом лице. В темных глазах пламя плещется, из ноздрей только что дым не идет. Подошел, ткнул широкую крепкую ладонь:

— Мехлис Лев Захарович, член Центрального Комитета и его специальный представитель. Рад знакомству, товарищ Кречетов!

Иван Кузьмич руку пожал да в сторону покосился, где его бойцы самокрутки палили. А комиссар малокурящий куда делся?

— Здравствуйте, товарищи!

Вот и он, плечистый и черноволосый, с морщинами на лице. Ростом, правда, пониже, и возрастом заметно моложе. А так похож, вроде как брат младший.

— Мехлис!

— Мехлис!

Руки пожали, друг на друга поглядели. Тот, что приехал на авто, брови к самой переносице сдвинул:

— Волосы, как я понимаю, покрасили. А на лице что за грязь?

— Театральный грим, — невозмутимо ответствовал Мехлис-младший. — Неудобно до невозможности. А речи произносить, так вообще тихий ужас. Думал, язык отвалится. Ибо коммунист!..

Комиссарский палец привычно ввинтился в зенит. Тот, что был старше, чуть не поперхнулся.

— И вы!.. С такими настроениями! С такими, я бы сказал, антипартийными установками!..

— Да я же беспартийный! — расхохотался комиссар, подмигнув оторопевшему Кречетову. Тот взглянул на Рокоссовского. Комдив сделал строгое лицо и тоже подмигнул.

— Я чувствовал! Подозревал! — темные глаза метнули молнии. — Бросили на самотек! Загубили партийную работу по корню! Развал! Хуже, идеологическая диверсия!..

Мехлис-старший метнулся вперед, к самому строю, махнул длинной рукой:

— Товарищи красные бойцы! Вы, герои, с честью выполнившие приказ нашей славной партии и ее Центрального Комитета! К вам обращаюсь я, желая услышать честное большевистское слово!..

«Серебряные» недоуменно переглянулись. Член ЦК между тем, подойдя еще ближе, зацепился взглядом за невозмутимого Кибалку.