Нил Стивенсон - Барочный цикл. Книга 6. Золото Соломона

К собственному изумлению, Даниель знал ответ и выпалил его раньше, чем успел обдумать:

— Зачем пастор говорит в проповеди о вещах обыденных? Почему не зачитывает отрывки из великих богословов?

— Примеры из жизни иллюстрируют мысли, к которым он подводит, — сказал Сатурн. — А если б эти мысли не имели отношения к вещам обыденным, то никому бы не были нужны.

— В таком случае Ньютон и Лейбниц — великие богословы, а я — скромный приходский пастор. Технология для меня — служение, способ подобраться к высокому через низкое. Ответил ли я на ваш вопрос и не отпустите ли вы теперь мою руку?

— Да, — отвечал Сатурн. — Располагайте своими часами, своей рукой и своим новым прихожанином.

— Я не нуждаюсь в прихожанах. — Даниель повернулся на каблуках и зашагал по Ликёрпонд-стрит.

— Тогда вам следует отказаться от проповедей и того пастырского служения, о котором вы говорили, — сказал Питер Хокстон, нагоняя его и пристраиваясь рядом. — Вы ведь из Кембриджа?

— Да.

— Разве Кембридж создавался не для того, чтобы готовить клириков, которые станут просвещать английскую чернь?

— Вы прекрасно знаете ответ! Но я не буду проповедовать ни вам, ни кому другому; если я и был клириком, то теперь отвержен и недостоин проповедовать даже псам. Я давно сбился с пути и далеко забрёл. Для меня единственный способ приблизиться к Богу — то странное служение, о котором я говорил; пророки его — Спиноза и Гук. Тропку свою никому не присоветую, ибо я так же далёк от торной дороги, как аскет на столпе посреди пустыни.

— Я забрёл куда дальше, чем вы, док. Я бродил по той же пустыне, не имея даже столпа, чтоб на него взлезть. Вы, стоящий на каменной тумбе, для меня — Фаросский маяк.

— Не тратьте понапрасну время…

— Вот опять это слово! Время. Дозвольте мне поговорить о времени, док, и я скажу вот что: если вы намерены и дальше ходить через Хокли-в-яме и гулять по городу в одиночку, то время ваше сочтено. Вы не слишком осмотрительны. Этот факт приметили некие субъекты, которые охотятся за неосмотрительными сычами. Каждый закоулыцик в верхнем течении Флит навостряет уши, когда вы бредёте в свой свиной закут и пропадаете в дыре. В самом скором времени вы будете голым, изувеченным трупом, плывущим по Флитской канаве в Брайдуэлл, если не обзаведётесь друзьями крепкого сложения.

— Вы назначили себя моим телохранителем, Сатурн?

— Я назначил себя вашим прихожанином, док. А поскольку у вас нет церкви, мы будем совершать служение на ходу, как перипатетики; Хокли-в-яме станет нашей агорой. Я вдвое моложе вас и вдвое крупнее; бездельники, не ведающие истинной природы наших отношений, могут по невежеству счесть меня вашим телохранителем и, основываясь на этой ложной посылке, не зарежут вас и не забьют до смерти.

Они дошли до Грейс-Инн-лейн. По обе стороны дороги лежали кишащие законниками сады Грейс-Инн, а дальше начинались плотно застроенные Ред-лайон-сквер, Уотерхауз-сквер, Блумсбери. Дом Роджера стоял на дальнем краю Блумсбери, там, где кончался Лондон и начинался загород. Даниель не хотел показывать Сатурну, куда идёт. Он остановился.

— Я куда безумнее, чем вы думаете.

— Это невозможно!

— Вам известно, что есть такой пират Эдвард Тич?

— Чёрная Борода? Разумеется!

— Так вот, не очень давно я слышал, как Чёрная Борода, стоя на юте «Мести королевы Анны», выкликал моё имя.

Впервые за все это время Питер Хокстон опешил.

— Как видите, я безумец. Со мной лучше не связываться. — Даниель снова повернулся к Сатурну спиной и стал высматривать просвет между экипажами, катящими по Грейс-Инн-лейн.

— Касательно мистера Тича я наведу справки в подполье, — сказал Питер Хокстон.

Когда Даниель следующий раз посмотрел через плечо, Сатурна уже нигде не было видно.

Блумсбери

Получасом позже

— Римский храм на окраине города. Скромный и незатейливый, — такие требования изложил ему Роджер двадцать пять лет назад.

— Полагаю, это исключает храм Юпитера или Аполлона, — отвечал Даниель.

Роджер посмотрел в окно кофейни, притворяясь глухим, как всегда, когда подозревал, что Даниель над ним смеётся.

Даниель отхлебнул кофе и задумался.

— Из скромных и незатейливых можно вспомнить… ну, например, Весту, чьи храмы, как и ваш дом, располагались за чертой старого города.

— Отлично. Замечательный бог, Веста, — рассеянно обронил Роджер.

— Вообще-то богиня.

— Ладно, кто она, чёрт возьми?!

— Богиня домашнего очага, целомудреннейшая из всех…

— Тьфу, пропасть!

— Которой служили девственные весталки…

— Вот от них я бы не отказался, если, конечно, они не были чересчур щепетильны касательно своей девственности…

— Отнюдь. Саму Весту едва не совратил Приап, итифаллический бог…

Роджер поёжился.

— Умираю от желания узнать, что это такое. Может, стоит сделать мой особняк храмом Приапа.

— Любой дом, в который вы входите, становится храмом Приапа. Нет нужды тратиться на архитектора.

— Кто сказал, что я собираюсь вам платить?

— Я сказал, Роджер.

— Хорошо, хорошо.

— Я не хочу строить вам храм Приапа. Сомневаюсь, что в таком случае королева Англии когда-либо вас посетит.

— Так придумайте мне другого непритязательного бога! — потребовал Роджер, щёлкая пальцами. — Ну же! Я не для того вам плачу, чтобы вы тут кофеи распивали!

— Всегда остаётся Вулкан.

— Хромоват!

— Да, он страдал подагрой, как многие джентльмены, — терпеливо отвечал Даниель, — тем не менее все великие богини были его, даже Венера.

— Ха! Вот шельмец!

— Он повелевал металлами; увечный и презираемый, он заключил богов и титанов в оковы собственного изобретения…

— Металлами… включая…

— Золото и серебро.

— Превосходно!

— И разумеется, он был богом огня и повелителем вулканов.

— Вулканы! Древние символы мужской силы! Извергающие высоко в небо струи огненной лавы! — задумчиво проговорил Роджер; что-то в его тоне заставило Даниеля вместе со стулом отодвинуться на несколько дюймов. — Да! Вот оно! Постройте мне храм Вулкана, со вкусом и недорогой, сразу за Блумсбери. И сделайте там вулкан!

Это «сделайте там вулкан» было первым и последним указанием Роджера касательно внутреннего убранства. Всё связанное с устройством вулкана Даниель перепоручил серебряных дел мастеру — не ростовщику, а ремесленнику, который по старинке жил обработкой металла. Таким образом, самому Даниелю осталось спроектировать храм, что не составило большого труда. Греки две тысячи лет назад придумали, как возводить здания такого типа, а римляне изобрели приёмчики, позволяющие ляпать их на скорую руку — приёмчики, вошедшие в плоть и кровь каждого лондонского архитектора.