Станислав Гагарин - Страшный суд

Многое меня не устраивало в нем, хотя я, разумеется, понимал, что сын не может быть однозначно равен отцу.

Мне хотелось пригласить Стаса Гагарина домой, познакомить с Верой Васильевной, хотя ситуация при этом могла сложиться довольно пикантной: двойник встретится с собственной женой, но с той, которая была бы у него через двадцать пять лет. А нынешняя моя Вера будет принимать необычного гостя: собственного мужа из далекого, трудного в житейском смысле, но счастливого прошлого.

Я осторожно спросил жену о том, как отнеслась бы она к возможности такой встречи, подав это как гипотетический вариант развития романного сюжета, и понял, что Вере чисто по-женски неловко появиться перед теммолодым мужем в обличье несколько повзрослевшей, произнесем сие так, женщины.

Когда Стас позвонил, я уже знал о впечатляющем победномшествии по Тверской улице, но хотел ведать подробности и потому немедленно согласился выйти из дома и погулять по городку, тем более, что двойник сообщил: с нами будет и Адольф Алоисович.

Когда я спустился с седьмого этажа по лестнице и вышел на берег озера, то обратил внимание на озабоченное выражение лица Гитлера.

— Что-нибудь случилось, партайгеноссе фюрер? — спросил я вождя германского народа.

— Ничего сверх того, что должно было случиться, — загадочно ответил Гитлер и заставил себя улыбнуться. — А вас я поздравляю, Папа Стив. «Советскую Россию» видели? За восьмое мая…

— Вчера газета не поступила… А что?

— Валентин Чикин опубликовал беседу Димы Королева с председателем Товарищества Станислава Гагарина, — сообщил Стас. — Беседа называется «Сталин в Смутном Времени»… О романе «Вторжение» разговоры с фотографией автора, лихого комбата морской пехоты. Классная работа!

— Как?! — воскликнул я. — Неужто Чикин так быстро напечатал?

— Успел, — усмехнулся двойник. — Такие вот дела… Поздравляю!

— По нашим каналам передал газету Йозефу, — сообщил мне Гитлер. — И подтверждение о получении с Того Света пришло. Товарищ Сталин тоже вас поздравляет…

— Спасибо! А когда его ждать в Россию?

Гитлер пожал плечами. Он стоял на берегу в характерной для него позе, правая рука ниже пояса удерживала левую. Лицо фюрера, которое всегда оживлялось, едва я заговаривал о его друге Сталине, на этот раз было озабоченным — я уже упоминал об этом — и одновременно отрешенным.

— Есть проблемы, мой фюрер? — спросил я.

Лицо у Гитлера посветлело.

Конечно, не имел права называть его мой фюрер,ибо моим вождем Адольф Алоисович никогда не был, но интуитивно я осознавал, что гостю, а теперь и соратнику, который прибыл из Иного Мира сражаться за Россию, будет по душе, если обращусь к нему привычным в окружении генсека рабочей партии словосочетанием.

— Спасибо, дорогой письмéнник, — сказал Гитлер. — Проблемы у нас общие теперь… Сегодняшний день — последний, увы, мирный день России.

Уже десятого мая началось крутоеразвитие событий.

Впервые аукнулась предательская дебильнаяполитика бывших коммунистов-циников, обозвавших себя демократами,которые всегда были всего-навсего мелкобуржуазными перерожденцами — на крупныхне тянули по причине элементарной умственной отсталости — вовсе не в России. Здесь русский народ, замордованный телевизионным террором, все еще ждал с моря погоды.

Бурно и напористо забастовали шахтеры Донбасса. Они вовсе не ограничились экономическими требованиями, нет. Не было у добытчиков угля, работающих в условиях крайней изношенности подземного оборудования, отягощенного нехваткой крепежного леса, который традиционно поставляла Россия, не было у решительных парней, знающих почем фунт лиха, и куцых политических требований вроде отставки правительства или провозглашения все еще модного суверенитета.

Впрочем, речь о независимости все-таки шла. Шахтеры объявили о том, что горное оборудование принадлежит народу Донбасса, равно как и все, что находится на земле и под нею, но оставаться в составе республики, которой правит вельможный гетьман Кравчук, народ Донбасса не желает и, памятуя о завете Богдана Хмельницкого, поначалу отделяется от руховской Малороссии и бьет челом русским братьям: примите блудных сыновей до дому, до общей хаты…

В воззвании к народу Украины шахтеры Донбасса призывали остальные губернии — харьковчан, новороссийцев Днепра и Херсона, одесситов, черниговцев, полтавчан, запорожцев и особенно крымчан — последовать их примеру.

Батюшки-светы! Что тут началось…

Правительство России и особенно президент оказались в настоящем шоке. Как быть? Ведь еще недавно, перед референдумом, Кравчук безоговорочно поддержал «всенародного любимца», который в свою очередь милостиво разрешил всем членам и получленам карикатурного содружества по льготным расценкам продолжать беспредельно грабить Россию.

На обещания бывший секретарь обкома был оченногоразд, триллионы посулил обнищавшим россиянам, лишь бы они с обвешанными лапшой ушами сказали «да» на плебисците.

Как в старом анекдоте: чего не скажет, не пообещает пьяная женщина… Так и наш всенародно подержанныйдинамист действовал, крутил во всю миллионам сограждан, наивным иванам да марьям, блудливую динамику.

Но вот шахтерского порыва к возвращению в лоно России не принял, да и не имел на это от заокеанских друзей домасоответствующей команды, для них новое собираниеДержавы равносильно было глобальному поражению. Столько «зеленых» вбухали в холодную войну — и на те вам, возьмите за здорово живешь сей русский хрен с кисточкой…

Крым на шахтерский призыв откликнулся однозначно. Немедленно поддержал и принял решение выйти из состава Украины. На кораблях Черноморского флота взвились андреевские флаги, отряд противолодочных кораблей вышел из Севастополя, приблизился к Одессе и на глазах восторженных одесситов, собравшихся у памятника дюку Ришелье на Приморском бульваре, демонстрировал полузабытые морские маневры: хождение в кильватер, строем уступа, повороты «все вдруг» и другие прелести из арсенала «показать кузькину мать».

Корабли покудова не стреляли…

Но в болгарскую Варну прибыл новоиспеченный адмирал украинского флота, перебежчик с русской фамилией, принялся уговаривать экипажи стоящих там на ремонте кораблей поднять на мачтах жовто-блакитный прапор.

Возмущенные российские матросы в буквальном смысле выбросили перевертыша за борт. К счастью, адмирал плавать умел и не стал первой жертвой Гражданской войны.

Жертвы были в Донецке.