Станислав Гагарин - Страшный суд

Хотите совет? Немедленно изымите из ваших душ чувство интернационализма! Думайте только о себе, о русских,с собственных национальных интересах… О гуманитарной помощи в рамках благотворительности в пользу неблагодарных младшихбратьев вспомните лишь тогда, когда разбогатеете сами.

Разумный эгоизм — вот что!

Заметив на лице моем неуверенную улыбку, Адольф Алоисович безнадежно махнул.

— Знаю вас, русских… В минуту негодования по поводу незаслуженных оскорблений ваших соотечественников на Кавказе, в Казахстане или в какой-нибудь занюханной Риге и ныне чухонском Ревеле, вы можете скрипнуть зубами и сказать: «Отвалите от нас навсегда!» Но уже завтра отойдете душой и погоните в Ближнее Зарубежье эшелоны с хлебом Саратова, нефтью Тюмени и стальным прокатом из Нижнего Тагила.

Неисправимые добряки и оптимисты! Но может быть именно за это вас, русских, любят Зодчие Мира и трезвая, пусть и меньшая, часть человечества.

Завершая разговор о Баха Улле, Гитлер сказал:

— У каждого пророка есть собственная, отличная от других миссия, присущий только ему образ. И все они вместе олицетворяют тождество учения о Добре, с ними появлялись они в мире по воле Великого Зодчего.

Учения и творения, с которыми приходят к людям посланники, различны и ограничены человеческими возможностями. Ни Будда, ни Иисус, ни Иосиф Сталин, ни я, наконец, фюрер партии, народа и государства, не были сверхсуществами. Но каждому из нас были даны присущий нам образ, особая миссия, надлежащее откровение и определенные границы.

Помните, как сказано в Коране?

«…Некоторым из них мы дали преимущество перед другими: в числе их были такие, с которыми Бог говорил, а некоторых Он возвел на высшие ступени».

Гитлер замолчал.

Я ждал, что он продолжит цитату и скажет о том, что «Иисусу, сыну Марии, мы дали ясные доказательства и укрепили его духом святым», но после затянувшейся паузы фюрер сказал:

— Вам надо съездить во Львов, партайгеноссе. Возьмите с собой супругу. Пусть Вера Васильевна немного отдохнет, пока Гражданская война не разгорелась.

— В такое время куда-то ехать? Да еще в бандеровское Прикарпатье? Извините, товарищ фюрер, но вы…

— Того? — закончил, улыбаясь, Гитлер. — Уж очень по-человечески ко мне относитесь, дружище. В смысле, считаете меня человеком, а я ведь, действительно, того…Моя человеческая ипостась избыла еще в апреле сорок пятого года, в бункере рейхсканцелярии, Папа Стив.

— Простите меня, мой фюрер, но я порой забываю о том, кто вы сейчас… Знаете, не так-то просто помнить постоянно: перед тобой посланец Зодчих Мира. Итак, что надлежит мне исполнить во Львове?

— Изучить быт и настроение аборигенов. Встречаться с интересными людьми, определить уровень разобщенности между народами, которую накультивировали авторы ломехузной катастройки.Попутного ветра, письмéнник!

Побывать во Львове мне издавно хотелось.

Историю города знал по книгам, про его древнюю русскую сущность, про австро-венгерское имперское прошлое, короткий период жизни под Речью Посполитой, бандеровские страсти, трагическую судьбу Ярослава Галана.

Но пути-дороги не представилось, а когда махрово расцвел многоликий национализм в Державе, а национализм я всегда люто ненавидел во всех его проявлениях, от чукчанского — встречался, увы, и такой в моей жизни! — до белорусского — познакомился с ним в местечковой Поставе в январе девяносто второго! — когда возник пресловутый рух,о котором матерно говорили при мне аргентинские украинцы, ехать в Малороссию, да еще Западную, не было у меня никакого желания.

Правда, там жил Юрий Кириллов, полковник в отставке и русский поэт, который уже проделал на Украине огромную работу, освещая для сограждан деятельность нашей фирмы, но и Кириллов был уже не в силах проживать во Львове, искал обмен на родной Владимир, в котором провел молодость и детство.

Но тот же Кириллов вывел меня на способного автора, детективный роман которого «Красиво жить не запретишь» я с удовольствием прочел и даже отредактировал для «Русского сыщика», и тема, и исполнение были достойны этой серии.

Пикантным было и то обстоятельство, что Иван Михайлович Мотринец был милицейским генералом и возглавлял управление внутренних дел на Львовщине, мог бы в случае чего, как говорится, обеспечить.Я ведь не знал, с какой миссией посылают меня туда Зодчие Мира. Честно признаться, мне не хотелось брать Веру с собой, но фюрер как раз и настаивал на ее присутствии, полагая, что супруга, мол, как бы и развлечется, Трускавец и Карпаты посмотрит, отдохнет заодно, развеется, хотя какие тут к чертям развлечения, если Гражданская война стучится в двери и даже разбивает кое-где окна общего дома.

В Донецке шахтеры защищали город от вяло атакующих гвардейцев-кравчуков, осененных желто-голубым стягом, оппозиция бичевала в Москве российское правительство, требуя незамедлительного демарша в адрес наследников Петлюры, а в Севастополе число кораблей, поднявших андреевский флаг, уже перевалило за две сотни.

— Поедем поездом, — сказал я супруге. — Возьмем двухместное купе, свыше суток будем общаться только друг с другом. А во Львове нас встретит генерал.

Я надеялся не только на охрану западенскогоавтора-мента. Коль скоро еду посланцем Зодчих Мира, хотя и вовсе неясна мне собственная миссия, то наверно боги добра не дадут меня в обиду.

Севастополь был задирист и взъерошен.

Стас Гагарин прежде бывал здесь лишь вечерами, когда теплоход «Грузия», на котором он в пятьдесят третьем году проходил морскую практику, заходил сюда ночевать после отплытия из Одессы и краткой стоянки на якоре у Евпатории.

Рано утром следующего дня «Грузия» отдавала швартовы и мчалась в Ялту, легендарный город уходил в розовую дымку, таким загадочным, непостижимым он и сохранился в памяти штурмана и сочинителя, Одинокого Моряка, не осознавшего пока, как безнадежно и трагически он одинок.

Впрочем, Стас Гагарин и не мог придти к подобному итогу, ибо выпавшие из будущей его жизни четверть века не участвовали больше в создании нового душевного строенья. Оно складывалось теперь из других кирпичей, и никто не знал, каким будет этотСтанислав Гагарин в две тысячи восемнадцатом…

«Если доживу», — усмехнулся Стас, направляясь к стоянке такси близ Симферопольского аэродрома, куда примчал его за полтора часа самолет из Внукова.

Праздные мысли он стер усилием воли и сохранил в сознании лишь план, по которому предстояло действовать.

Задание было простым. Сохранить флот для России и не дать киевским и московским компрадорам-экстремистам разыграть крымскую карту.