Станислав Гагарин - Страшный суд

Вовик с парнями наехална скромную торговую точку в городе Одинцово, слупил с хозяина «комка» монету и в тот же день был крутовзят профессионалами неизвестной конторы, в почерке которой милиция не просматривалась, это точно…

Каким-то образом стало известно, что Вовик сунулся в запретное место, задел, сам о том не ведая, некие серьезные интересы, далеко выходящие за пределы торговли импортным товаром и лежалым маргарином с кофе, срок хранения которых давным-давно истек по заграничным нормам.

«Комок», кстати, на который наехалВовик, немедленно закрылся, а хозяин исчез в неизвестном направлении, хотя некая личная его записка, будто он отправился в Турцию за грузом гнилых кожаных курток, фигурировала в ставшем уже многотомным деле об изувеченном трупе в тигриной клетке.

«Казарменный коммунизм» Нечаева и грубыйкоммунизм Иосифа Сталина.

Эту фразу я записал в роман случайно, когда рано утром 23 августа 1993 года пытался развить и продолжить историю рокового Вовика.

Утро было тихим и солнечным. Сестра Людмила и зять Кустов, с которым я крепко вчера поспорил на политические темы, еще спали. Дрыхли и приехавшие вчера Миша, мой племяш, с женою Людмилой и сыном Антоном. Только я уже бодрствовал, пытался резко продвинуться с романом, но дело шло туго, лихости не возникало, я тихо злился, выходил в сад, любовался поднимающимся солнцем, возвращался в кухню и читал книгу о декабристе Якушкине, заглядывал в «Таис Афинскую» Ивана Ефремова, но понимая, что я писатель, а не читатель, снова припадал к бумаге и двигал-двигал злосчастную главу, а глава брыкалась, норовила сбросить меня из сюжетного седла, только упрямства мне занимать не приходится, хотя я понимал, что не пишется и по причине цыганского табора, который возник от сосредоточения в одной по сути комнате пятерых взрослых и пацана, к которому особой симпатии я не испытывал, увы…

Вообще, затея спокойно поработать на природе оказалась на поверку абсурдной, и я диву даюсь, как в этой колготе ухитряюсь сочинять хоть бы вот эти немудреные строки.

Но кто же его знал, что в небольшой домик набьется целая толпа людей, которым до фени мои писательские заботы?

Родная сестра даже «Вторжение» еще не дочитала, так она говорит, хотя подозреваю, что Людмила и не открывала роман, который был передан ей несколько месяцев тому назад…

Словом, и здесь я не нужен с моим сочинительством, близкие мои рассматривают его как никчемное дуремарство.

Какое уж тут к хренам творческое вдохновение?!

А потом в почтовых ящиках Москвы и Ленинграда появились листовки, подписанные словом «ВЗОР». Уже позднее, двумя или тремя днями спустя, патриотические газеты поместили заявление, в котором была раскрыта аббревиатура.

Речь шла о Высшей Защите оскорбленной России, организации из принципиальных соображений нигде не зарегистрированной и потому как бы подпольной.

ВЗОР сообщил, что Вовика приняли за его агента, безжалостно пытали, надеясь узнать что-либо о Высшей Защите, но поскольку мафиози не был ни сном, ни духом связан с подпольщиками, то и рассказать ничего не мог, потому его и кончили напрочь. А с тигром — непонятно… Может быть, некий намек, а может быть, абсурдная хохма.

Главное было в том, что попал Вовик в особый комитет ликвидации подрывных элементов, секретную охранку, никакими правовыми актами не предусмотренную, антиконституционную, стало быть…

Приводились примеры тайных убийств, осуществленных комитетом, объяснялась смерть лидера уральского «Отечества», покушение на мэра Владивостока и коменданта Кавказской зоны ЧП, говорилось и про сбор досье на лидеров оппозиции и прогрессивных журналистов, комитет создал и глобальную систему прослушивания телефонных разговоров, собственную службу наружного наблюдения.

Венчало потрясающее известие ВЗОРа сообщение о том, что создан был комитет по личному и наисекретнейшему распоряжению главы государства. Его подпись под беззаконным указом воспроизвела патриотическая пресса в миллионах экземпляров.

На сессии Верховного Совета почти единогласно порешили: собрать внеочередной Съезд народных депутатов.

В окружении Первого Лица состоялась некая заминка, то ли растерялись, то ли вправду говорили, что ВЗОР нейтрализовал ряд деятелей, чьи фамилии начинались с шипящих звуков.

Во всяком случае Съезд собрался почти безо всяких помех и двумя третями голосов вынес решение об отставке президента.

Президент решению не подчинился.

Если очень и очень захотеть, чтобы чудо произошло, оно обязательно произойдет…

Так и нам, русским, надо захотеть, но вовсе не чуда, надо осознать себя великим народом и захотеть превратить Отечество в великое государство.

Тогда оно так и случится.

Ведь мы и приблизительно не представляем, какая энергия созидания в нас таится…

Я узнал о существовании ВЗОРа несколько раньше, нежели Высшая Защита распространила первые листовки, поскольку принимал некое участие в формировании теоретической базы своеобразной партии-группировки и в какой-то степени могу считать себя крестным отцом таинственного ордена рыцарей-мстителей, которые дали обет охранять честь поруганной России и соответственно карать насильников.

Года полтора тому назад Николай Юсов познакомил меня с молодым, что называется, бизнесменом, так сказать, из ранних, испытывающим помимо жажды и стремления крупно — они, молодые, все хотят крупно— разбогатеть, некий патриотический зуд.

Станислав Пивоваров, владелец фирмы «Наше дело», сидел у меня на кухне на гостевом ящике с картошкой и рассуждал о сильной государственной власти, обществе справедливости и, естественно, о великой, единой и неделимой России.

— Помогите нам, Станислав Семенович, — обратился ко мне молодой тезка. — Надо программу партии сочинить…

Делать мне подобного не доводилось, но предложение заинтересовало, почему бы не попробовать, почему бы не помочь парням. Сам я для политической борьбы уже староват, да и хватит с меня дерьма, которым объелся, выдвинув себя, вернее, меня предложил Одинцовский городской пленум ДОСААФ, кандидатом в народные депутаты России.

Довольно мне литературной маеты да сытинско-федоровской заботы, ни за какие коврижки не полезу в гнусную свалку, ибо свалка — она и в Африке свалка, и ничего доброго, разве что свальногогреха, из нее не возродится.

На следующее утро я присел к столу и выдал на-гора партийную программу, она уложилась всего на трех страничках и называлась «Слово и Дело Русской державной партии». На устав партии ушло уже четыре страницы.

Но только зря я трудился, хотя и экспромтом, над этим документом.