Станислав Гагарин - Страшный суд

Станислав Гагарин ощутил легкое прикосновение к плечу, оно означало сигнал к отходу, до начала операции оставалось два с половиной часа, а нам с Александром Васильевичем предстояло отползти в глубь леса, затем обойти посты милицейского батальона на дороге и вернуться на ферму Логиновского совхоза, где размещался наш временный с Суворовым штаб и группа захвата боевиков ВЗОРа.

Опираясь на мягкую лесную землю локтями и коленями, я пятился, рискуя задеть ботинками генералиссимуса, который находился где-то позади и справа, но, кажется, обошлось, и когда Папа Стив сумел-таки развернуться, чтобы ползти головой вперед, Суворов оказался слева от него.

Он был надежным спутником, Александр Васильевич…

Белоярскую операцию поручил нам провести с Суворовым вдвоем Адольф Алоисович Гитлер.

Когда свергнутое Съездом народных депутатов России Важное Лицо, покинув Кремль, перебралось на Средний Урал и предъявило ультиматум, угрожая взорвать Белоярскую атомную электростанцию, вопрос о моем участии в операции решался естественным образом: Папа Стив, как хорошо, естественно, знали посланцы Зодчих Мира, много раз бывал в Белоярске, собираясь написать роман о тамошних проблемах, потому Одинокому Моряку и карты в руки.

Да и я полагал, что сия заварушка принадлежит моему раскладу, именно здесь обязан тряхнуть стариной, семейное для меня дело, куча родственников в Екатеринбурге, в пятидесяти верстах находится от него атомная подлянка.

— А подстраховывать вас будет Полководец, — сказал мне тоном, исключающим возражения, фюрер.

Поначалу мне подумалось, что речь идет о Саше Македонском, но когда понял, что о Суворове, поморщился в душе.

«На серьезное дело посылают двух траченных временем пердунов, — недовольно подумал я, хотя и понимал: эмиссар сил Добра в достаточной степени наделен потусторонней энергией и могуществом. — Почему мне не дано самому выбирать напарников по делу?».

Гитлер, конечно, прочитал ворчливые мысли мои, но, как говорится, и ухом не повел.

— Кто из нас старший? — нахально спросил я, и Адольф Алоисович от души расхохотался.

— Ну и Гагарин, — сказал он, — ну и дает шороху, бродяга… Вы, партайгеноссе, вы старший! А камрад Суворов будет у вас на подхвате. Довольны?

Мне стало стыдно.

— Я не в том смысле, — смущенно начал оправдываться было, но фюрер, продолжая незлобливо ухмыляться, отмахнулся.

— Операцией будет руководить профессионал из ВЗОРа, служивший еще недавно в знаменитой группе «Бэтта», — посерьезнев, доложил мне Гитлер. — Вы идете как участник, знающий тамошнюю обстановку, дух местности… И постреляете заодно, как говорят, за милую душу. Вам это нравится — стрелять. Александр Васильевич — координатор Зодчих Мира, опять же — поприсутствует на случай непредвиденных обстоятельств.

Впрочем, на месте и решите, кто из вас старшее.

Адольф Алоисович хмыкнул и покрутил головой, будто приходя в рабочее состояние, возвращаясь в себя после некоего стресса, вызванного моим дурацким вопросом.

А возник он оттого, что великий полководец не показался мне достаточно серьезным. Суеты в нем было много, суеты. Небольшого росточка, поджарый, как мальчишка, быстрый в движениях, Суворов не вписывался в приемлемый мною образ вояки всех времен и народов.

Вот и Бонапарт как-то императором не гляделся. Но это был чужак, да еще и противник России когда-то, с непохожестью его на императора я примирился.

А вот неприятие, с которым относился к славному герою Отечества, меня угнетало. Ведь понимал: обязан любить и восхищаться полководцем. Я им и восхищался. Заочно… А при общении нечто меня в Суворове раздражало.

Но спорить больше с товарищем Гитлером партайгеноссе Станислав Гагарин не стал.

Сразу отмечу: сообразительности Суворову было не занимать. Готовясь к операции по освобождению Белоярской атомной от ядерных шантажистов, заложивших дьявольские фугасы под зловещие котлы, начиненные ураном, я поражался быстроте реакции, с которой ухватывал самоё суть ситуации, мгновенно разрешал возникавшие противоречия Суворов, и шуточки-прибауточки, которыми генералиссимус уснащал собственную речь, уже не раздражали меня более, они даже как-то украшали сию незаурядную личность.

— Знаю, знаю, сударь, — ласково улыбаясь, сказал мне Суворов после глотка крепкого чая, которым поили нас взоровцы,когда мы вернулись с Александром Васильевичем на Логиновскую ферму после ночной вылазки к объекту. — Полагаете меня никчемным и суетливым старикашкой… Не удивлен, нет-с! Но привык к подобному отношению с отрочества. Когда батюшка мой, Василий Иванович, генерал-аншеф, записал и меня, пятнадцатилетнего недоросля, в Семеновский полк, солдаты относились к вьюношу благодушно, смею надеяться, даже любили меня, но категорически считали чудаком… Да-с!

Мне было неловко от того, что Суворов отгадал мое отношение к нему, чудаком генералиссимуса я тоже полагал…

— Не смущайтесь, батенька, — ободрил Папу Стива Суворов. — Не вы, как говорится, первый, не вы и последний.

Манеры, сударь, я выработал такие… А ежели по-научному, то мимикрия, психологическая маска. Ведь хилую природу, полученную от рождения, я сумел одолеть, закалил себя отменно, приучил организм одолевать лишения, терпеть их, если хотите…

Но сознание, душу преодолеть никому и никогда не удается! И потому чудаческими выходками прятал вечные сомнения и неуверенность, они всегда были со мною, милостивый государь…

— Но как же так? — растерянно проговорил Одинокий Моряк. — Вы, Александр Васильевич, бесспорно великий полководец, который не проиграл ни одного сражения вообще… Таких воителей попросту не было в истории! Вот и Брокгауз с Эфроном пишут про вас: величайшийрусский полководец. Хотя офицером вы стали только в двадцать четыре года.

— Да-с, девять лет кряду тянул срочную, как бы сейчас это назвали, солдатскую лямку, — с гордостью произнес генералиссимус. — И ни одного замечания за упущения по службе, заметьте…

— И оставались неуверенными в себе? — недоверчиво спросил Папа Стив.

— Всегда-с, — кивнул Александр Васильевич. — И полагаю, что только дурак, самонадеянный фанфарон не испытывает сомнений. Вот вы, сударь сочинитель, приступая к новому роману, убеждены в том, что роман получится, что вы обязательно создадите новый шедевр русской литературы?

— Еще как не уверен, — признался я Суворову. — Сомнения уходят не ранее, нежели ставишь последнюю точку.

— Вот-вот! — оживился Суворов. — Так и в делах полководческих, увы… Да, ни разу не был побежден ваш покорный слуга, ни разу! Но это вовсе не означает, милостивый государь, что я не знал нравственных поражений и всегда выходил победителем в тех боях, которые разыгрывались в собственной моей душе.