Василий Кононюк - Шанс? Параллельный переход

Но кто почувствовал опасность? Если Богдан, то почему я не слышу его присутствия? Или уже настолько к нему привык, что перестал ощущать? Вообще наши взаимоотношения с Богданом в последнее время сильно изменились. До недавнего времени я регулярно чувствовал рядом его присутствие, он перестал прятаться и постоянно находился где-то рядом. Это сложно выразить словами, чем-то это было похоже на игру в четыре руки на рояле, чем-то на джаз, где никто не знает, что будет играться дальше, но каждый старается почувствовать и поддержать предложенную партнером тему. Каждый из нас играл что-то свое, но мелодии не диссонировали, каждый интуитивно подстраивался под тему, заданную напарником, и старался воплотить ее с максимальной эффективностью. Но сейчас обдумывать это не было ни времени, ни здоровья.

Еще какое-то время у меня с Кабаном ушло на то, чтоб создать сокращенный вариант того, что рассказал мне Кабан, заставить осознать его как единый и неделимый блок информации и внушить ему мысль, что на любой наводящий вопрос нужно изложить весь рассказ, а не ждать следующего вопроса. После того как он раза три подряд рассказал свою историю в сокращенном варианте, ни разу не сбившись, внушил ему мысль, что это он должен рассказать только атаману, шепотом, чтобы никто не слышал. После этого оставил его наконец в покое, и он провалился в дрему.

Что должен чувствовать человек, выполнивший трудную, грязную и неприятную работу? Радость? Удовлетворение? Удовольствие? Не дай Бог. Чувствовать удовольствие от того, что ты помыл унитаз или полночи добывал сведения, принося человеку страдание, — это извращение, как и получать удовольствие, рубя голову курице или разделывая кабана. Наверное, правильно ничего не чувствовать. Сделал — и ладно. Но делай.

Делай, что должно, и не кривляйся, что не переносишь вида крови, подкладывая себе в тарелку очередную порцию жаркого. Это выглядит не просто лицемерно. У меня такого рода люди вызывают чувство гадливости: они свое моральное уродство выдают за добродетель. Всегда поражался людям, плюющимся злобой оттого, что кто-то надел на себя кожаную куртку или меховую шубу. При этом они не стеснялись жевать отбивную или бутерброд с колбасой. Так и хочется спросить: чем тебе, козлу, лиса или норка милее, чем бычок или поросенок, родившийся в неволе, выросший в клетушке и за свою короткую жизнь ни разу не видевший солнца?..

А сейчас я чувствовал только усталость. Будь немножко другая ситуация, сидел бы спокойно, ждал старших товарищей, наблюдал, как другие добывают информацию, и сравнивал методики. Но было два нюанса, которые заставили меня придумать историю про колдуна и зубы и самому поучаствовать в этом деле, как бы мне ни хотелось сачкануть.

Первый нюанс — травмы Кабана. Недаром опытный Сулим отметил, что клиент может не выжить. Раздробленные кости глазницы упираются фактически в оболочки мозга. Их две — внешняя, более жесткая, и внутренняя, мягкая. Если кость внешнюю оболочку прорвет — конец. Обязательно повредит пару сосудов, и в мозг начнет поступать кровь. Кровоизлияние в мозг не лечат и в наше время. Я рисковал, еще когда стрелял. А куда было стрелять? Ниже пульнешь — раздробишь нижнюю или верхнюю челюсть в клочья. Живой будет гарантированно, но говорить не сможет недели две. Вот и пришлось рискнуть.

Пока голова зафиксирована и не дергается, опасности нет. Но если его подвесят за вывернутые назад руки, как тут любят делать, и начнут железками жечь, тут, хочешь не хочешь, дернешься, а если, не дай Бог, опухшей правой стороной о плечо заденешь, тут бабка не надвое сказала. Тут если клиент живой останется, считай, ты был свидетелем чуда. Поэтому потерять важный источник информации по недомыслию — раз плюнуть, а мне, человеку из светлого будущего, который без информации жить не может, этого не пережить. Наркотическая информационная зависимость. Не получу дозу — слечу с катушек.

Второй нюанс — пожилой. Не нравился он мне активно. Развил мою паранойю до невиданных размеров. Как только я поднимался, первым делом шел его осматривать, веревки все дергал — не надрезал ли клиент, так что дернешься — порвутся, или еще какую гадость не готовит. И был твердо уверен, что, как возьмут его в оборот, он потерпит, сколько надо, потом расскажет правдоподобную историю, которая заведет нас в глубокую яму. И не исключено, что дно будет украшено заточенными кольями. Для эстетики. Создавать себе трудности, а потом с ними героически бороться — это наш народ любил во все времена.

Пока расспрашивал Кабана, пока то да се, начало светать. Долив воды в кожух, растолкал Дмитра и, торжественно объявив ему, что главный зуб спилен, приказал никого не трогать, только за колдуном наблюдать в оба глаза, жечь костер и варить кашу с мясом, а сам завалился часика на два-три отдохнуть. Спать — это было бы громко сказано. Щека опухла, десну дергало, но усталость брала свое. То проваливаясь куда-то, то возвращаясь, дремал до прибытия тяжелой артиллерии. По самым оптимистичным прогнозам, подмога к нам могла прибыть только к полудню.

Пока приехали атаман с Остапом Нагныдубом, Давидом и Сулимом, мы успели с Дмитром позавтракать, поговорить о том, какие бывают колдуны, ведьмы, знахарки и какие напасти они могут с людьми творить. Заодно мы сварили свежей каши с сушеным мясом и салом для прибывающих. Приедут голодные, злые, а тут каша свежая готова — глядишь, и настроение поднимется.

Усадив подорожных кушать, развязал полотно, которым была забинтована нога Дмитра, и осмотрел его рану. Пока особой красноты не было, даст Бог, пронесет без воспаления, недаром Сулим так продувал рану вином.

— Рано смотришь, замотай обратно, на третий день после боя видно будет, что да как, — недовольно буркнул атаман, углядев мои манипуляции за спиной. — Ты давай лучше, Богдан, сядь вон там перед нами на тот стул, что вы тут сработали, и расскажи, как дело было. Сулим уже рассказывал — теперь тебя послушаем.

Начал рассказывать свою версию прошедших событий с момента встречи троицы до сего момента, с колдунами, с черным глазом, видениями, заколдованными зубами, откушенным языком и нашим героическим трудом по освобождению Кабана от злобных чар.

— И вот пилю я, батьку, зуб, дело уже к рассвету идет — вижу, подобрел у него глаз, уже злобой не горит, тогда спрашиваю его: будешь сказывать нашему батьке всю правду, какую знаешь, когда он приедет? А он глазом здоровым заморгал — мол, буду всю правду сказывать. Тогда перестал зуб пилить, развязал ему рот, он сразу говорить хотел. Нет, говорю, сказывать будешь, как батька наш приедет. Ну, тут его и сморило: почитай, всю ночь зубы ему пилили. Так и спит. Разбудить его, батьку, чтобы ты ему спрос учинил?