Василий Кононюк - Шанс? Параллельный переход

Но это была уже история, все мысли мои занимал вопрос, любопытство разыгралось не на шутку: а что нам расскажет нового и интересного дедушка Фарид?

Возбуждение потихоньку схлынуло, и стылый ветер, гуляющий над свинцовой водой осеннего Днепра, пробирал до костей. Крупная дрожь начала бить тело, и, несмотря на то что руки мои были заняты выковыриванием застрявших стрел из безнадежно испорченных щитов, отчаянно захотелось выпить чего-то радикально согревающего, но самогона еще не гнали, да и, насколько я помню историю, за пьянку в походе положена была смертная казнь. Законы у казаков разнообразием не отличались. За любой проступок в походе атаман мог снять голову провинившемуся. В мирной жизни законодательство отличалось большим разнообразием, но с одной существенной оговоркой. Сие разнообразие не сильно влияло на окончательный результат — скорее, оно определяло пути его достижения.

Самым страшным было наказание за убийство. Убийцу клали в могилу, накрывали гробом покойника и живого засыпали землей. Все сексуальные деликты, содомия, изнасилование, совращение малолетних карались идейно близким, в фаллическом смысле, наказанием: усаживанием виновного на острый кол, смазанный маслом. Видимо, отсюда берет свое начало крылатое выражение «пошло, как по маслу», хотя тут возможны и другие теории. Иногда сажали на сухой кол, но это нужно было заслужить какими-то отягощающими обстоятельствами рассматриваемого проступка. Например, не просто изнасиловать бабу, а нанести ей при этом тяжелые физические и моральные травмы либо сделать это в особо извращенной форме.

За воровство не рубили гуманно руку, как завещал правоверным пророк Магомет, а грубо подвешивали за шею, что вызывало травмы, не совместимые с жизнью. За более мелкие проступки, если повезет чуть-чуть, тоже можно было проститься с жизнью. За прелюбодейство, случайно или нарочно нанесенную тяжелую травму и еще целый ряд преступных действий ставили на день к столбу, а рядом клали крепкий кий. Каждый желающий мог лично наказать провинившегося. Ну а тут, как утверждал известный киноперсонаж, «достаточно одной таблетки». Особенно если по голове. По-своему наказание было очень демократичным. Если провинившимся оказался заслуженный, уважаемый казак, имеющий друзей, побратимов, то, как правило, мог отделаться легким испугом. Группа поддержки с утра до вечера стояла рядом и пристрастно наблюдала, кто и как берет кий в руки. И каждому было понятно, что ожидает потенциальных любителей игры в бейсбол. Но одна группа поддержки не гарантировала результата. Казаки — народ рисковый. Если провинившийся кому-то серьезно досадил, то жаждущего крови вполне мог устроить вариант «жизнь на жизнь», и, невзирая на присутствующих и их тяжелые взгляды, удар дубьем по затылку своей физической сути не менял и обрывал тонкую нить судьбы наказуемого. Поэтому выжить мог только человек действительно достойный, допустивший ошибку случайно.

За мелочь пузатую, недостойную описания, атаман назначал энное количество ударов нагайкой. На этом судебная система казаков получала свое логическое завершение, и хотя она не отличалась европейскими изысками, имела перед ними одно решающее преимущество. Независимо от умственных способностей казака, никто не жаловался на сложность в усвоении ее принципов, и фраза «незнание закона не освобождает от ответственности» любого казака удивила бы своей абсурдностью.

Размышления над особенностями судопроизводства у казаков не уняли сотрясающей меня дрожи, а скорее усилили ее, и из лодки я вылезал, шатаясь, как тяжелораненый. Никого это не тронуло, и атаман послал меня, как самого молодого, на кручу — привести еще шестерку лошадей и причиндалы, которыми крепились носилки с «языком». Это оказалось действенным средством. Бег под горку не только развивает дыхательную систему, но и согревает не хуже печки — жаль, что сил не добавляет. Притащив в поводу вышеозначенное количество заводных коней, мы погрузили на них трофеи, две лодки, раненого начальника охраны и дружным караваном, подталкивая грузного Фарида, полезли в горку. Фарид, демонстрируя хорошее владение местным суржиком, требовал усадить его на лошадь и немедленно связаться с его шефом, чтобы обсудить условия выкупа и никуда его драгоценную персону не увозить. Параллельно он вел вторую тему, в которой поведал нам, какую непоправимую ошибку мы совершили, посмев поднять руку на его людей и на него лично, и представляем ли мы вообще, кто шагает с нами рядом.

Поскольку я шел сзади него, чтобы быть поближе к такому замечательному человеку, а в руках нес свое оружие, короткое копье периодически упиралось своим острием в Фаридову задницу, придавая ему дополнительное ускорение. Видимо, в качестве благодарности за помощь при восхождении я узнал много нового и интересного о своей родословной и какими извращенными способами буду покидать этот бренный мир. В конце восхождения от души поблагодарил его за столь ценную лекцию и пообещал, что буду слезно просить атамана дать возможность испробовать хоть часть столь интересных возможностей на нем и его охраннике. Он начал заискивающе просить меня ничего не говорить атаману — дескать, он пошутил, а так я ему очень симпатичен, как и все казаки. Чем больше я все это слушал, тем меньше мне оно нравилось. Для меня было очевидным, что дедушка очень умело валяет Ваньку, делая из себя надутого индюка, искусно пряча свой истинный облик, который имеет мало общего с индюком, зато много с королевской коброй. Видя перед собой пятнадцатилетнего паренька, он даже не старался скрыть иронии в глазах, которыми он периодически упирался мне в переносицу.

Взобравшись на кручу, где стояла большая часть наших лошадей, атаман, не дав нам перевести дух, не говоря о том, чтобы перекусить, велел оседлать для Фарида и охранника двух заводных, тем более что седел мы поснимали и притащили с собой в достатке. Коней оставили на том берегу. Знатных коней оставили. На мой вопрос, почему бы нам коней не привязать к лодке — пусть с нами на тот берег плывут, — старшие товарищи доходчиво объяснили, что кони такого путешествия не выдержат. Либо умрут по дороге от переохлаждения и утонут, либо заболеют и все равно пропадут, даже если выдержат заплыв. И чтобы так мучить безвинную скотину, это нужно быть просто нелюдью, и настоящий казак лучше врагу коней оставит, чем такое с ними сотворит.

Пока пленных крепили к седлам, стягивая ноги веревкой под животом лошади, а связанные сзади руки приматывая к седлу, успел заткнуть им уши, натянуть веревки промеж зубов и завязать сзади за головой. Пусть все надо мной смеются, но береженого Бог бережет. А то прикусит от тряски язык по дороге и лишит всех нас долгожданной радости общения с достойным человеком, ради которой мы не щадили ни времени, ни сил. Да и между собой им общаться крайне вредно, поскольку дедушка Фарид уже придумал и выучил назубок все, что он нам собирается повесить на уши. И если он расскажет свою сказку второму достойному человеку, то радости от общения может и не быть. Что за радость слушать, когда тебе врут одно и то же, и не иметь возможности аргументированно возразить оппоненту?