Марик Лернер - Мусульманская Русь

— Ну не идиоты же австрияки, — снисходительно пояснил он, — наверняка все просчитали заранее, иначе бы не стали вообще ультиматумов предъявлять. Стратегически думать надо. По населению они меньше нас с союзниками, а по экономике где-то наравне. Балканские страны — дело второе. Ими можно заняться в последнюю очередь. Угрозы для Вены не представляют. Сейчас они будут вышибать или нас, или Францию. Все силы на один фронт, пока мы мобилизацию не провели. У них расстояния внутри меньше, войска перебрасывать легче. А если удастся, один на один они сильнее. А Турция? Что им турки. Это можно и потом. Да и сговорчивее будут после войны, когда поймут, что сами никуда не годятся. Так что ничего хорошего в ближайшие месяцы не будет.

— Какого шайтана нам вообще это все надо? С австрийцами дружили бы лучше, — возмутился Фарид.

— Государствам, — наставительно объяснил Магомед, — требуется дружить через голову соседа. Особенно если он сильный. С той стороны границы всегда имеется куча претензий. Земля, торговля. Про таможенные договора слышал? Да просто престиж. Кто из союзников способен надавить на другого, заставив его следовать своей политике, тот и прав. А с франками нам делить нечего. Они Африку захватывают, а мы Азию. Никаких вопросов и претензий. Каждому свое. Вот и получается… То, что получилось. Нам проливы подавай, а у австрийцев ближайший друг — Турция. Потому что на Балканах у них общий враг — славяне. Религия тут никому не интересна. Гораздо важнее политические мотивы.

— Умник, — подтвердил Радогор. — Садись, десять. Нам важнее во всем этом, что жизнь изменится. Всех к шайтану послать — все равно скоро призовут. А после Победы прежнего уже не будет.

— Вот именно, — подтвердила Зарина. — Не верю, что ничего не изменится. Иногда и война к лучшему. Это вам хорошо, а я не желаю всю жизнь просидеть на женской половине и для мужа стирать-готовить. Я жить хочу красиво! — Она потянулась, демонстрируя обтягивающее грудь платье.

Дарина закашлялась, хлебнув свою порцию.

— Правду говорят, — сказала она, успокоившись, — в этом возрасте девушки взрослеют быстрей. Вы еще как дети. Будет, не будет. Помрет Каган — все равно что-то изменится. Ему уже недолго осталось, старенький — песок сыплется. Неизвестно еще, кто потом придет. Сын-то у него — вообще псих натуральный.

Она говорила и не особо выбирала слова. Щеки раскраснелись, глаза блестели. Берислав невольно подумал, что алкоголь в голову ударил. Доза-то совсем детская, но без привычки…

— Это не игра, если кто еще не понял. Не бандиты с полицейскими и не «пиф-паф, я тебя увидел, твоя очередь водить». Не встанешь и не скажешь: «Так нечестно, давай сначала!» Это не туристический поход с веселыми красотками у дороги и вручением орденов. Вся Европа на дыбы встала. Миллионы солдат будут стрелять. Друг в друга. В вас. Не в небо. Про родителей своих подумайте!

— А что, — с насмешкой поинтересовался Божен, — у нас выбор имеется? Хочу — иду по повестке, хочу — нет? На нас напали, а мы отсиживаться будем дома? Пусть другие воюют?

— А я все равно добровольцем пойду, — угрюмо сказал Мишка. — Мы, христиане, не хуже вас. Это наша земля и наша страна.

— Она не понимает, — объяснил Радогор. — Женщина. У них голова иначе устроена. Настоящий мужчина не пойдет на компромисс с совестью. У него есть идеалы и честь. Он знает, что взаимовыручка, братство и любовь к Отчизне не выдуманы писаками из правительственных газет. Даже учителя не смогут вытравить из нас, — под дружное ржание остальных заявил он, — понимания, что мы мужчины. Мы по природе своей авантюристы, добытчики и готовы рисковать. И не мучают нас вопросы «хорошо» или «плохо». Есть ситуации, когда нельзя поступить иначе. Это мужской мир. Оружия, крови и отсутствия милосердия к врагам. Мир настоящих поступков. Не слишком важно, где ты находишься — в песках Туркестана или на равнинах Венгрии, — ты должен честно выполнять свой долг и идти навстречу трудностям. Легкие дороги бывают только у приспособленцев, а они — не мужчины. У них цель в жизни отсутствует — лишь бы начальству задницу лизать и карьеру делать. А у нас имеется честь!

— Какие вы еще дети, — покачав головой, с тоской сказала Дарина. — Хоть ты меня понимаешь? — спросила она Берислава. — Ты-то видел, как это бывает. Ваши, из солдатских детей, они знают, как пахнет кровь не только врага, но и собственная. И что такое боль потерь, они чувствовали.

Ему не хотелось ссориться с девушкой, но и отмолчаться он тоже теперь не мог.

— Я не считаю, что женщина хуже, — осторожно ответил он, — но мы живем не в раю. Роли давно поделены, и непросто так. Это не ум или сила — это ответственность. Женщина рожает и хранит домашний очаг. Мужчина обязан ее защищать и принимать решение, от которого зависит их общая судьба.

Судьба государства — наша судьба. Мы, вот мы все, те, на ком все держится. Что называется, дети образованного класса. На наших родителях стоит страна. Крестьянам в подавляющем большинстве плевать, кто сидит наверху, лишь бы их не трогали. Фабрикантам — лишь бы прибыли получать. Когда другие идут умирать, уклоняться — последнее дело. Просто жить и жрать в три горла, когда рядом страдают, не по мне. Я не так воспитан. Именно потому что наш род всю жизнь служил Руси. Хороша наша страна или нет, в такой момент мы должны не раздумывать, а действовать. Честь — это когда ты сознательно жертвуешь личным благом для общества и не можешь иначе. Мы обязаны вести за собой. Потому что если не мы, то кто же?

— Рэволюционэр, — одобрительно сказал Божен. — Завтра поведет пролетариат на штурм губернаторского дворца. Там давно зажрались, перестали стесняться воровства и взяток — и совсем мышей не ловят. Пять раз в день на молитву, как сунниты, и по хрену, что вокруг происходит.

— Мы девушки бывалые и много чего слышали, — ласково сказала Зарина, — но мог бы и думать, прежде чем говорить.

— Извини, — сказал Божен, — вырвалось. Постараюсь следить за речью. — И продолжил горячо и быстро: — Я не желаю отвечать за всех. Я просто собираюсь сделать то, что правильно для меня. А высокие материи… Пошли они все… — Он уже успел забыть про свое обещание. — Достаточно наслушался в школе. Давайте просто выпьем за возвращение домой. Я желаю пройтись по улице, обвешанный орденами, с большими звездами на погонах. Поймать Стрепетова, поставить его по стойке «смирно» и долго-долго воспитывать. За Победу! — поднимая крышку фляги с остатками водки, провозгласил он. — Не только на войне. За Победу всегда и везде!

Март 1932 г.

Я дернулся и сел в кресле, вертя головой. Сердце бешено билось. Сразу даже не сообразил, где нахожусь. Правду мне когда-то говорили: вылей на бумагу воспоминания — и они тебя перестанут терзать по ночам. Все боялся про войну писать, а тут как нашло. Вот и пришли со мной попрощаться. Странно, но вроде одобряли и смотрели слегка снисходительно. Вроде это они старше и мудрее стали, а не живые. А может, и так. Когда-нибудь встретимся, и выясню точно.