Алексей Кулаков - На границе тучи ходят хмуро...

Все это удалось узнать из рассказов появившейся «сиделки-говорилки», то есть Старшего Лазаретного Служителя (только так, и желательно все с большой буквы), представившегося Николаем Исааковичем. Он читал для развлечения (явно своего) нотации третий час подряд. У-у-у-у!!! Когда «больной» уже решил было: все — умираю! — разговорчивого дядю позвали. Но! Оказалось, что радоваться было рано. Стоя в дверном проеме, Старший Лазаретный Садист… то есть конечно же — Служитель, просто раздавил своим обещанием вернуться поскорее, чтобы и дальше развлекать князя интересной и поучительной беседой:

— Конечно, если вы не будете спать, Александр!!!

«Да я и рад бы, но увы…»

Пока этот г… говорил — в сон клонило неимоверно. А только ушел, и сонливость мигом исчезла. Хотелось смеяться, прыгать и вообще… тело просило движения. Радость омрачало только одно обстоятельство: странные рефлексы, доставшиеся ему в наследство. Мало того, что все движения были уж очень «задумчивыми», так еще и выразить свое удивление посредством крепких выражений ну никак не удавалось! Уже на втором-третьем слове губы и язык словно замораживало, а мышцы лица немели. Хорошо еще, что хотя бы про себя можно было облегчить душу. Встал, походил по комнатушке, набил немножко синяков — поочередно о тумбочку, койку и подоконник, проведал утку (по размеру больше похожую на тазик), прилег и незаметно как-то взял да и заснул.

Утром его разбудили в несусветную рань, и только для того, чтобы поинтересоваться: а не желает ли больной чего-нибудь? Так как спросонья вместо слов наружу просился только мат, то и получилось, что не хочется ничего — раз уж промолчал. Опять заснуть не удалось, поэтому Александр с раздражением встал, походил, умылся-облегчился и от скуки решил поработать над координацией. Именно поэтому, когда в палату зашел (и ведь даже не постучал перед этим, зараза) Николай Исаакович, он с удивлением и негодованием обнаружил, что больной грубо нарушает распорядок. Вместо того чтобы смирно лежать на койке в ожидании обхода и энергично стонать, пациент старательно махал руками и ногами, разминаясь, да еще и песенку какую-то напевал! Неодобрительно поджав губы, Старший Лазаретный Служитель изволил сделать замечание:

— Вам следует лечь в койку, Александр! Завтрак будет только после осмотра…

И, уже обращаясь к кому-то снаружи, попытался приветливо улыбнуться:

— Прошу вас, Полиевкт Харлампиевич!

«Одуреть, что за имя».

Вошедший мужчинка лет пятидесяти-шестидесяти, в коричневом сюртуке, с накинутой поверх него серовато-белой накидкой, сразу начал вежливо-приторно улыбаться.

— Ну-с, как ваше самочувствие?

— Благодарю… доктор, хорошее.

— Где-нибудь болит? Голова, живот? Нет?!

— Нет, ничего такого.

— Что с вами приключилось, не помните?

— Вообще ничего, доктор.

— Хм. Ну что же, давайте, голубчик, я вас осмотрю.

После стандартного осмотра — язык, глаза, уши, послушать сердце, посчитать пульс — и все это со значительным и глубокомысленным видом (а то как же, такое светило медицины), доктор, а скорее всего, простой медик, призадумался, мучительно решая: лечить пациента, и если да — то от чего?

— Ну, я думаю… что… все плохое уже позади, гм-гм. Нервический припадок, видимо. Да-с. Покамест еще немного полежите, мало ли? Да-с. А утром я вас еще напоследок осмотрю и… Кхм, да. Николай Исаакович, продолжим обход.

Минут через пять появился Служитель с долгожданным завтраком. Черт!

«Все-таки у всех больниц есть что-то общее. Там пичкали овсянкой — и здесь она родимая. На обед, видимо, будет пшенная каша с рыбной котлетой. Ничего, переживу, а вернее — пережую».

К счастью, был еще и сладкий чай с парой кусков белого душистого хлеба. И на обед с ужином тоже.

«Если тут больных так рано будят, во сколько же здоровые подскакивают?!»

За окном было еще темно, когда его растолкал бодрый старичок, благоухающий легким ароматом перегара.

— А?

— Вашбродь, пожалте освежиться.

— ?!

Жестяной тазик-купель, ведерко с теплой водой и полотенце уже привычно сероватого оттенка — одним словом, местный заменитель душа.

Только ушел лазаретный служка — тут же появился господин доктор.

— Ну-с? Как вы себя сегодня чувствуете?

— Спасибо, гораздо лучше, чем вчера.

— Похвально, похвально. Встаньте. Повернитесь. Так, прошу вот сюда, поближе к свету. Ну что же, могу вас порадовать, голубчик, вы полностью здоровы. Да-с! Того, что с вами приключилось, вам стыдиться не следует, поверьте.

Все-таки выпуск из Павловского — это… э… не рядовое событие. Да-с. Гха. Э… да. Таким вот образом. Так что после завтрака вы можете покинуть лазарет, да-с.

— Благодарю вас, Полиевкт Харлампиевич!

— Ну что вы, голубчик, право же, это пустяки.

Завтрак молча принесли, молча плюхнули деревянный поднос на прикроватную тумбочку и так же молча удалились. Сервис, однако! Едва он запихнул в себя неопознанную размазню с тарелки и прополоскал рот чаем, тут же доставили одежду.

«Под дверью, что ли, стояли да прислушивались?»

Белая рубаха-куртка и темно-зеленые штаны. Тесноватая бескозырка, сапоги, начищенные и натертые так, что нужда в зеркале отпала. Ремень опоясал талию. Руки делали все сами, без участия разума. Легкий мандраж растворился в нахлынувшем безразличии.

— Веди.

Служка, подскочив (задремал, наверное), вытянулся как мог:

— Слушаюсь!

Шагая за шустро ковыляющим дедком, бывший пациент попутно рассматривал лазарет: окрашенный желтой краской деревянный пол, бежевая — на стенах, а все остальное — в грубой известковой побелке, даже откосы на окнах. Непонятный кислый запах повсюду и полная тишина, отчего их шаги звучали особенно громко.

«Чистенько и бедненько, нда».

Пара длинных коридоров, узкая и крутая лестница без перил — и в глаза ударил яркий свет утреннего солнышка.

— Благодарю.

— Рад стараться! Велено напомнить: вас ждут в канцелярии!

«Чем раньше отсюда исчезну, тем для меня лучше будет. Ага, вроде туда надо?»

Угрюмо-серое двухэтажное здание напротив лазарета и впрямь оказалось канцелярией — навстречу попались двое письмоводителей и важный господин с пухлой папкой в руках, подсказавший, куда пройти.

— Корнет князь Агренев, Александр Яковлевич?

Мелкий (по внешнему виду) чиновник изобразил полное равнодушие и вселенскую скуку.

«Это как там, по-уставному?»

— Так точно.

— Все давно готово. Попрошу расписаться: с вас вычет за порчу казенного имущества. Это я про те царапины на винтовке Бердана. И здесь. И в этом ордерочке. Вот ваши бумаги и предписание!

На стол перед бывшим (теперь уже точно) юнкером небрежно кинули большой толстый конверт.

— Вам следует поспешить, господин казначей будет присутствовать еще час, не более.