Андрей Архипов - Ветлужцы

— Так можно навезти кучу людишек и железом целый ушкуй набить за счет того, что половина цены скинется! Был бы товар.

— Товар есть. Про утварь сам знаешь, обещали в достатке привезти к лету, а еще показывали они мне разные кованые премудрости и мелочи скобяные: сошники, ножи зело острые, наконечники для стрел, гвозди… да много всякой всячины. Говорят, что вместе с посудой железо доброе привезли, так что к лету нам под заказ сделают что захотим. И дешево.

— Ты купец, тебе виднее…

— Да пусть лжу возводят, коли хотят, раз монет за заказ не спрашивают загодя. А если товара не будет, то к ним в следующий раз и не придет никто… Да и железа доброго в этих болотах отродясь не было и не будет, так что доставили издалека, как же иначе? А что касается привоза людишек… Скажи, какой купец смердов к себе грузить будет в ущерб воинской силе своей? От силы три-четыре семьи возьмет… Но возьмет, оттого что его прибыток от перевоза зависеть будет. А ветлужцам от этого та польза, что воев меньше с купцами придет, да и смердов этих на землю осадят.

— Если с пятин людишки сюда потянутся, то как бы князь наш не обиделся… — хмыкнул Дмитр.

— Когда еще то время наступит. Мстислав ушел к Киеву поближе, от отца великое княжение потихоньку перенимать, а сын его силы в Новгороде не имеет, так что не до того ему будет… Ладно, опять я отвлекся от главного! Я про запрет холопства тебе намекаю на землях этих.

— Мыслишь, подневольные людишки побегут сюда?

— Тьфу на тебя… Не дай бог, тогда нам никакой торговли здесь вовек не увидеть. Выжгут эти земли и соли набросают, дабы не росло ничего.

— Ну уж…

— Уж ну! Я про твою судьбу намекаю.

— Тогда договаривай, а то меня в сон уже клонит от речей твоих, — криво улыбнулся Дмитр. — Прибьют меня или нет?

— Было еще второе условие. И выдвинул его тот ратник, с которым ты дрался в круге…

— Выжил, значит? То-то мне показалось, что скользнул вниз он перед броском моим. Отомстить хочет или просто еще раз силушкой померяться? В любом случае я ему не откажу — хорошо дерется, да и нюх у него… Как он прознал, что у нас что-то затевается, а?

— Бьется неплохо, но ты сильнее. Однако не годен он теперь для битвы ратной: рука у него левая не двигается, да и не виру с тебя просит. На службу они тебя зовут, Дмитр. Сначала расспрашивали Кузьму, кто у нас сильнее в воинском деле. Узнав про тебя, вызнавали твою подноготную до седьмого колена — не нравилось им, что под Якуном ты ходил…

— А кто меня, кроме него, возьмет? Я ведь кому ни попадя могу правду в глаза сказать — кому такое любо? Каждый норовит за меч схватиться. А Якун мне драться не запрещает, наоборот, подзуживает постоянно. Правда, из его людей со мной уже не связывается никто…

— Вот это им тоже отчасти понравилось. Говорят, для обучения воев им человек нужен, на три года ряд будет, а потом иди куда хочешь. Жить свободным человеком будешь, роту воеводе принесешь. Одно условие — норов свой только при обучении показывать.

— Не смогу, ты же знаешь.

— Знаю, но они сказали, что болтать тебе не запретят, лишь бы сам на правду не обижался. А поединков столько на той учебе обещают, что до постели будешь еле доползать.

— Ну-ну…

— А Якун, земля ему пухом, — Захарий улыбнулся каким-то своим мыслям, — от роты тебя освободил. Вот так.

— Что, помер он? Перестарался ты, Завид?

— Нет, это просто Захарий Матвеич присказку от ветлужцев перенял, — довольно блеснул глазами отрок.

— Это какую же?

— Да они, как про Якуна скажут что, так всегда добавляют: земля ему пухом или, мол, вечная память! — Улыбка Завида расползлась во весь рот.

— Думаешь…

— Уверен, не забудут они его! Воев простых еще могут простить, а Якуна — нет. С остальными свары не стали затевать из-за него, да и остальных воев отдали: все-таки Кузьме еще сюда приходить летом… — Завид покосился на Захария, не рискуя говорить за него. — Однако насад [12] Насад — небольшое речное плоскодонное беспалубное деревянное судно, обшивка корпуса которого образована путем насадки досок продольными кромками на специальные шипы. Подобную обшивку (без напуска досок друг на друга) принято называть обшивкой вгладь . Суда, обшитые внакрой (с некоторым напуском досок), назывались набойными . Суда, собранные полностью из досок, назывались дощаниками (досчаниками). небольшой за день до ухода Кузьмы и Якуна убыл, а там вперемешку и черемисы и ветлужцы были. Дорога в верховья Ветлуги длинная — кто знает, откуда стрела прилетит? Ты что, плохо тебе?

Бледное лицо Дмитра раскраснелось, а плечи стали мелко подрагивать, будто он сейчас не выдержит и расплачется. Наконец с трудом сдерживаемый хохот вырвался наружу, перейдя в натужный кашель:

— Ох-хо-хо… кха-кха… Мне эти вои все больше нравятся. Головами играют, живого человека поминают как покойника, в купеческих делах тебя перещеголяли, Захарий Матвеич, а виру… виру они стребовали, какую изначально захотели. Не будет мне с ними скучно, ой не будет!

Солнце уже скрылось в серой хмари набежавших туч, и дневной свет, падающий из оконца под крышей, почти не освещал неприбранного стола дружинной избы, за которым сидели и чего-то ждали несколько человек во главе с воеводой. Тот застыл насупившись, краем уха слушая, как староста жалуется на погоду и свою спину, разболевшуюся совершенно не ко времени.

— Погодь малость. — Ладонь Трофима прервала стенания Никифора. — Вестник донес, что закончил лекарь наш Свару лечить… Чего же он не идет?

— Оперировать закончил, — вмешался Николай, нимало не смущаясь взглядов, осуждающих того, кто посмел поправить воеводу. — А само действо называется операцией. Сращивать сухожилия — это вам не хрен собачий, а очень даже серьезное дело. И не факт, что все получится, так что будьте готовы ко всему. Сначала разрезать надо рану…

— Что же он сразу не срастил? — нашел новую тему для разговора Никифор, которому невмоготу было сидеть в четырех стенах в ожидании каких-то событий. — Не пришлось бы тогда заново его резать…

— Потому что Свара без памяти был, стоеросовая ты башка. Как бы он сказал, что рука у него не двигается?

— А сразу как очнулся? — продолжал настаивать Никифор. — Пока рана не заросла?

— Не… — помотал головой Николай. — Уже нельзя было.

— Это почему? Не оттого ли нельзя было, что ты не понимаешь ничего в лекарском деле? И сам ты похож на эту… стохреновую башку, вот!

— А я и не говорю, что понимаю что-нибудь, — улыбнулся в усы кузнец на переиначенную поговорку. — Я просто заранее поговорил со Славой, потому и знаю все наперед. На лучше съешь семечку жареную…

— Это из тех желтых цветков, что выросли у вас на огороде? — опасливо потянулся за семечком староста. — А что одну-то? Дай хоть пяток…