Андрей Архипов - Ветлужцы

До сих пор ветлужцев спасало лишь то, что больше половины стрел, сыпавшихся навесом на их судно, не обладали узким граненым наконечником, предназначенным для пробивания воинских доспехов. Микулка смог это разглядеть на дне ушкуя, куда его загнала затрещина полусотника, заметившего вылезшего из укрытия мальчишку. Обломки срезней валялись везде, в отличие от глубоко впившихся в дерево немногочисленных граненых стрел.

«А ведь точно! — обрадовался Микулка, вызвав перед глазами запечатленную в мозгу картинку вражеской лодьи. — На многих татях кожаный доспех с бляшками, и только!»

Однако радость его была тут же испорчена покатившимся по сланям [67] Слань — настил из досок в трюме судна. ратником, зажимающим торчащую из плеча стрелу с обломанным оперением. Пытаясь подняться, тот схватился за мачту, оставляя на ней кровавый след, и тихо сполз обратно, уронив голову на упавший тут же щит. Сглотнув подступивший комок, Микулка пополз к нему, но тут же остановился, поняв, что ничем сейчас ему не поможет. Да и не умеет он сам ничего, если уж на то пошло. Оглядевшись, юнга поискал глазами помощи и понял, что придется ждать полной развязки, прежде чем кто-то сможет освободиться и перевязать раненого. На выпавшего из строя ратника никто даже не оглянулся, ветлужцы лишь сдвинули ряды на носу судна. Именно в том месте выстроилась большая часть лучников, прикрываемая щитоносцами, так как только впереди не мешал обзору и стрельбе косой парус, перекладываемый время от времени кормчим.

— Прямой выстрел! Выбивай лучников! — Яростный голос Пельги заставил Микулку вздрогнуть и откинуться назад, под защиту надежной бортовой обшивки. Недалеко от него с гортанным возгласом дернулся, но остался стоять ратник, прикрывавший кормчего. Донесся еще один невнятный крик боли с кормы, но опять никто не обратил на него внимания — все были заняты последними мгновениями перед стычкой.

Казалось, хлопки тетив еще больше зачастили. Юнга завороженно глядел за плавными движениями лучников. Вот один из них завел руку за правое плечо, нащупал оперение, дернул из колчана стрелу, наложил ее на кибить… [68] Кибить — деревянная основа лука в Древней Руси. Микулка лишь на мгновение моргнул, а стрела, сопровождаемая хлопком, уже унеслась в сторону врага. И опять перед глазами плавные движения лучника, быстрый натяг, крошечная задержка дыхания и… хлесткий звук лопнувших жил! Все, уже некогда натягивать новую тетиву на выгнувшийся наружу лук, взгляд назад — и оружие летит в сторону Микулки. «Убери», — шепчут губы ратника, пока одна его рука тащит меч из ножен, а вторая плавно перекидывает щит из-за плеча на место. Тут же раздается предостерегающий хриплый крик кормчего о последнем развороте, и Микулка успевает лишь закинуть лук под носовую палубу, а затем…

Затем полусотник рывком ставит его на ноги, прикрывая щитом от случайной стрелы, и вручает нож, воткнутый им пару минут назад в щель между досками. Ну, лезвие в зубы… Вперед! Резкий толчок под пятую точку возносит его чуть ли не на середину мачты, ноги сразу плотно зажимают гладкий ствол, а тело привычно вскидывается вверх, но… идиллию нарушает яростный предостерегающий крик о ранении Ишея и судорожная дрожь, волной прокатившаяся по всему ушкую. Очень хочется оглянуться вниз, на полусотника, но тот словно предугадывает желание и кричит вдогонку что-то неразборчивое, но явно подбадривающее.

«Так, на месте! — Левая рука Микулки хватается за обрывок каната, свисающий с лопнувшей нащечины, давая простор правой для того, чтобы начать кромсать узлы, небрежно завязанные вокруг мачты. Однако лезвие просто рассекает их, проходя сквозь многочисленные веревки, словно через толщу воды. Остается лишь выпрямить ноги, чтобы пропустить падающую с другой стороны рею. — Ох! И носовую растяжку порезал нечаянно! Ну и ляд с ней, все равно уже не нужна!»

После смачного удара реи о левый борт и треска проломившихся досок мачта заходила ходуном, и Микулка еле успел вцепиться всеми конечностями в ее гладкую, отполированную парусами поверхность.

«Ну уж нет! Я отсюда не слезу — и не просите! — Пальцы левой руки побелели, судорожно сжимая веревку, а правой — покраснели, окрасившись кровью из глубокой царапины, оставленной чем-то на ладони. Однако она еще продолжала сжимать оружие, так ловко рассекшее все канаты. Микулка торопливо зажал нож зубами и ухватился за мачту обстоятельнее. — Вот, лишь бы губы себе не разрезать до самых ушей! Теперь и осмотреться можно! Что там внизу?»

Внизу хрипел и ругался Мокша, пытаясь затянуть петлю на оконечности лавки, а рядом, прикрывая его щитом, который весь был утыкан светлыми оперениями стрел, возился полусотник, пытаясь одной рукой сдвинуть рею в нужном направлении.

«И не подумаю слезать! Я им только мешаться буду!» — продолжил уговаривать себя Микулка и выглянул из-за мачты. До лодьи оставалось не более двух десятков шагов, вражеские лучники даже перестали стрелять и взялись за мечи, перебегая к остальным ратникам на носу судна явно не для того, чтобы приветствовать ушкуй радостными возгласами. А тот стремительно несся к судну противника, навстречу, пытаясь обойти его справа. Однако по какой-то причине он метил немного не туда и должен был неминуемо зацепить нос вражеской лодьи. Весла на ушкуе втаскивались внутрь, а гребцы прикрывались щитами, не сходя пока со своих мест. Микулка оглянулся назад, на корму. Там Ишей пытался, навалившись грудью на рулевое весло, выпачканное кровью, выправить движение судна, хрипя, брызжа слюной и ругаясь на чем свет стоит, однако явно не успевал. Когда до противника дистанция сократилась наполовину, кормчий бросил это бесполезное дело и проорал, чтобы все держались, а потом начал обратный отсчет до момента столкновения. Однако одновременно с его возгласом по ушкую прокатилась команда полусотника:

— Берем лодью приступом! После столкновения лучники залпом по моей команде! Выбиваем тех, кто стоит на ногах! Остальным в этот момент пригнуться и выставить сулицы, а потом прыгать к ним и добивать лежащих!

«Каких лежащих? О чем он? Их же там десятка два с половиной скопилось!» — только и успел подумать Микулка до слов кормчего, известившего о скором ударе. Сразу после них он еще сильнее вжался в мачту и стал ждать столкновения, вперившись взглядом в разворачивающееся действо. Однако сильного удара, который мог бы скинуть Микулку в реку, не последовало. Лишившись паруса и поддержки гребцов, ушкуй немного потерял свой былой разгон и лишь вскользь прошелся почти вдоль борта лодьи, с жутким скрипом дойдя своей средней частью до носа вражеского судна и протолкнув при этом его на несколько метров выше по течению. Однако не отсутствие движущих сил оказалось главным тормозом «речного коня». Его роль приняла на себя скинутая с мачты и уложенная поперек левого борта рея, ударившая в сгрудившуюся на носу толпу воев. Коснувшись своим дальним концом мачты лодьи, она спружинила и прошлась метлой по сплошной палубе вражеского судна, ломая ноги попавшим под ее удар ратникам. Завязнув в тесной стене переломанных костей и железа, рея сломалась, вывернув напоследок со страшным треском скамейку, за которую крепилась на ушкуе. Первые ряды противника были практически сметены с палубы в разные стороны. Разлетевшиеся тела сталкивали своих соседей в воду, где ратники в железных кольчугах практически сразу шли на дно, забиваясь течением под обшивку ушкуя, а обладатели кожаных доспехов с неистовым рвением били руками по воде, стремясь добраться до столь желанного и близкого берега.