Александр Афанасьев - Наступление ч. 3 (СИ)

А надо то! В пограничной зоне большой караван встречает бронегруппа Советской армии и проводит его. Дукандоры — заплатят за это, не вопрос, зачем им связываться с бандитами, когда можно заплатить честной и куда более сильной армии. Машины можно обыскать, чтобы с караваном в страну не прошло оружие. Те деньги, которые передадут армии — не перепадут душманам, которые любят подрабатывать проводкой караванов так, что часто забывают о джихаде. А если душманы нападут — так пусть нападают. Первое — есть чем встретить. Второе — дукандоры, лишившись товара, обвинят в этом уже не советских охотников на караваны, а муджахеддинов и не будут больше сдавать деньги на джихад. В третьих — если идет левый караван — уже понятно, что там есть, и проверять не надо — надо сразу мочить. В четвертых — у солдат появится возможность легального дополнительного заработка, который они смогут тратить в дуканах — это если и не снимет — то существенно снизит остроту проблемы шмона дуканов и караванов, различных грабежей, введет проблему в цивилизованное русло. Нам — одни плюсы, им — одни минусы.

Это будет. Но — позже.

А пока — Мирзе, представителю исламского подполья, не из последних — надо было что-то решать. Его лавка использовалась не только для продажи мяса, но и как явочная точка террористического подполья. Из шурави ее знал только один русский генерал, разбившийся на вертолете в Пакистане — темная история была тогда. Но это — прошлое, а в настоящем точка не могла функционировать.

Когда Мирза уже извелся — в лавку пожаловал Алиджон-хаджи. Толстый, обманчиво улыбчивый, не выпускающий из рук четки, он был одним из негласных королей базара, ему принадлежали сразу три дукана, в основном там торговали для шурави. Шурави толкали налево топливо, одежду, водку — а вместо этого покупали платки, кассетники, кожаные куртки и дубленки, самым шиком был видеомагнитофон, на котором можно было крутить индийские фильмы. Алиджон и скупал и продавал, он мог запросто обслужить достархан на пятьдесят человек, причем продукты будут самыми свежими, а повара — высшего класса. Он давал деньги в долг, что запрещено Кораном — но, тем не менее, дважды совершил хадж в Мекку. Вот такой противоречивый человек остановился на пороге лавки Мирзы, тяжело отдуваясь.

Мирза сам не торговал, он сидел в задней части лавки и пил чай, за него торговал бача. Увидев гостя, он забыл про торговлю, бросился за тюки с товаров, где за достарханом в одиночестве сидел Мирза, раздумывая, что же ему теперь делать.

— Мирза-эфенди, в лавку пожаловал Алиджон-хаджи!

Вот и пришли…

— Брысь из лавки! Через полчаса возвращайся.

Бача убежал.

Мирза, выдержав ровно такое время, чтобы гость лавки понял, что хозяин им недоволен — вышел навстречу гостю.

— Ас-салям алейкум — поздоровался он с гостем с долей холодности, не произнося положенное приветствие полностью — я рад приветствовать вас в моем доме именем Аллаха.

— Ва алейкум ас-салам. Да пошлет Аллах удачу тебе и твоему дому — поблагодарил Алиджон-хаджи — не пригласишь ли ты меня на чашку чая, чтобы согреться. Признаться, на улице ужасный ветер.

— Погода и в самом деле не из лучших, и тот, кто нальет путнику горячего чая воистину совершит угодное дело. Прошу вас.

Чай пили так, как пьют его кочевники — не с сахаром, вареньем или рахат-лукумом — а с солью и жиром, так что поверхность чашки с обжигающей жидкостью переливалась разноцветными разводами. Такой чай, больше похожий на бульон, утолял не только жажду, но и голод, а в холодную погоду согревал все нутро.

Алиджон-хаджи пил чай степенно, молча, посматривая на хозяина дукана черными, блестящими, молодыми глазами.

— Как идут твои дела, Мирза-эфенди? — спросил гость, когда чай был допит

— Не так хорошо как могли бы. Аллах карает нас за грехи наши… — дипломатично сказал Мирза

И попался в ловушку

— Аллах и в самом деле карает нас. Он карает нас за твои грехи, Мирза. Твои грехи и грехи тех, кто ходит в твой дукан по ночам. Велики эти грехи, и тяжела кара Аллаха, мы еще не почувствовали на себе весь гнев его…

— О чем вы говорите, Алиджон-хаджи?

— Я говорю о том, что мои дела не в порядке. И дела Салакзая не в порядке. И дела Саидмухаммеда тоже не в порядке. И дела Низаметдин-хаджи — тоже не в порядке. Все это — дело твоих рук, Мирза-эфенди. Я говорю с тобой от имени всех этих людей.

Чтобы немного выиграть времени, Мирза налил из закопченного чайника чая сначала себе, потом потянулся к пиале Алиджон-хаджи, но он не пододвинул свою пиалу. Это было проявлением недоброжелательности и враждебного отношения.

— Я по-прежнему вас не понимаю, Хаджи

— Ты и такие люди как ты хотели убить детей шурави. Те люди, которые ходят к тебе по ночам — убили ребенка шурави. Скажи — где, в каком Коране вы прочитали, что на пути джихада можно убивать детей?

— Это была случайность!

— Не лги. Эти люди хотели взорвать автобус шурави, который возит в школу их детей — и афганских детей тоже. Что же вы за шакалы, которые, не смея схватиться с волками — пытаетесь перегрызть глотки волчатам?

Мирза покачал головой. Все таки за ним стояла организация — а за спиной Алиджона-хаджи стояла только кучка презренных купцов-дукандоров. Мирза был воином, люди, которые ведут джихад, дали ему деньги и приказали открыть торговлю, чтобы осесть в Кабуле, при необходимости помогать правоверным. Он хотел сражаться с оружием в руках — но ему сказали, что то, что ему приказывают делать — это тоже джихад, этот джихад намного опаснее для шурави и прочих безбожников, чем джихад открытый. Он торговал ту не сам по себе, он торговал тут по велению амера — и то, что на нем сейчас овечья шкура не лишает его волчьих зубов!

Вот только… а не волк ли сидит напротив него, точно такой же волк, только из другой стаи…

Мирза улыбнулся, верхняя губа поползла вверх, открывая клыки — как у волков

— Осторожнее, Алиджон-хаджи, ты говоришь не подумав…

— Когда вы сделали то, что вы сделали — это стало вашим последним шагом на пути в ад. Воистину, когда в день Страшного суда вы пойдете над пропастью, полной огня по мосту, толщиной с лезвие меча, именно этот грех не даст вам пройти и сбросит вас вниз, в геену! Когда вы сделали то, что вы сделали — шурави стали совсем другими. Они больше не хотят ни говорить, ни договариваться с нами, ни покупать у нас. Они начали воевать всерьез, и рано или поздно — это оберется бедой для всего Афганистана! Вот что вы наделали, когда попытались убить детей!

— Как ты смеешь ставить рядом святое дело джихада и свою презренную торговлю!? Как ты смеешь, ишак, указывать мне что делать! Как ты смеешь судить о воинах, идущих по пути джихада, ты, который ест нечистую пищу, который дает деньги в рост, и который принимает у себя безбожников, беря их друзьями! Про тебя, про тебя Алиджон, сказано в Книге — "О вы, которые уверовали! Не берите иудеев и христиан друзьями: они — друзья один другому. А если кто из вас берет их себе в друзья, тот и сам из них. Поистине, Аллах не ведет людей неправедных! [40] Коран 5:51 ". Ты муртад и мунафик Алиджон, вот кто ты! Ты совершил хадж и стал хаджи — но отныне я не выкажу тебе уважения за это, потому что знаю твои гнилые помыслы.