Андрей Ерпылев - Золотой империал

— Видите: и кот свидетельствует, что тут все в порядке, — заявил Чебриков, опуская бинокль. — С экологией, конечно.

— Вот это махина-а-а!

«Муравейник», возвышавшийся в каких-то паре-тройке километров, теперь казался забытой среди болотного мха бабкой-ягодницей корзинкой необычной формы, причем вместо мха, как вы сами понимаете, был лес. Трубы, прозрачные и непрозрачные, стекаясь к нему со всех сторон, оплетали сооружение, превращая его не то в некое подобие чудовищного самогонного аппарата, не то во что-то медицинско-научное. Мириады же летающих объектов, парящих на месте или целеустремленно несущихся по своим делам, наводили на не слишком аппетитные ассоциации.

Путешественники остановились на склоне поросшего лесом холма, плавно спускающемся к изумрудно-зеленой низинке, и беспечно предавались отдыху, причем каких-либо тревожных мыслей фантасмагорическое соседство навевало не более чем какая-нибудь стиральная машина или тот же самогонный аппарат. То же механическое равнодушие и полная индифферентность.

Гора родила мышь.

«Миропроходцы», судя по расстеленной теперь на траве карте, по которой, оживленно споря, водили пальцами мужчины (естественно, свободные мужчины; Кавардовский мирно спал неподалеку, для пущего удобства подложив связанные впереди руки под щеку, под бдительным присмотром Шаляпина, примостившегося египетским Сфинксом в паре метров от него), находились точно в месте межпространственного перехода, которого, однако, нигде не поблизости не наблюдалось.

— Может, он подземный, как в Хоревске? — Жорка от ^возбуждения привстал на колени, от чего Валя, собиравшая цветы для затеянного гигантского венка, прыснула в кулачок: троица стала теперь до комизма напоминать известнейших «Охотников на привале» Перова.

— Вполне возможно. — Ротмистр, подперев щеку ладонью, возлежал в позе римского патриция, жуя длиннющую соломинку. — Или надземный...

Все трое одновременно задрали головы, глядя в девственно чистое небо, ясная синева которого ничуть не осквернялась проносившимися время от времени с едва слышным жужжанием «мухами» и «шмелями».

— Интересно, а на какой он высоте?

— Или глубине...

— Так или иначе, а ни рыть, ни прыгать мы не станем, — подытожил Николай, откидываясь на упертые в землю руки. — Нужно двигаться к другой контрольной точке. Какая там у нас ближе всего?

— Естественно, Бергланд. Вернее, его выходные ворота. Мы ведь вот здесь, если не ошибаюсь?

— Ну, вот туда и направимся. Отдохнем тут немножко на свежем воздухе, хреновиной этой полюбуемся и тронемся.

— Фу, господин полицейский! — саркастически раздалось с той стороны, где дремал Князь. — При барышне, юной и невинной, и такие плебейские выражения.

— Помолчал бы... — начал было Александров, но его перебил на полуслове визг Валюши:

— Ребята, смотрите!

Дрожащей рукой с зажатым в ней пучком цветов она указывала куда-то в сторону, приблизительно туда, откуда они пришли.

Мужчины, вскочив на ноги, похватали оружие — к ним явно целенаправленно, хотя и не особенно торопясь, направлялся один из «шмелей».

— Вот и дождались от хозяев признаков внимания... — Ротмистр привычно, на ощупь проверял верный автомат, не сводя глаз с приближающегося объекта.

— Ну, что будем делать?

Друзья, скучившись, стояли у края верхней палубы «шмеля», вернее какого-то летательного аппарата, перемещающегося, подчиняясь непонятным принципам, вроде антигравитационной платформы из фантастического романа.

Платформа парила на высоте трехэтажного дома над поляной, где они только что с удовольствием предавались послеобеденной сиесте, лишь на какие-то полсотни метров переместившись в сторону.

— Что вы намерены с нами сделать?

Это Жорка, потеряв терпение, обратился к хозяевам платформы, далеко не людям, хотя и явным гуманоидам, неподвижно замершим на противоположном краю палубы.

Несколько минут назад путники были не грубо, хотя и не очень вежливо препровождены на борт «шмеля», опустившегося в нескольких метрах от лагеря, десантом из двух десятков стремительно движущихся человекообразных существ, напомнивших Николаю Голема, встречавшегося чуть ли не на каждом шагу в Праге, когда он несколько лет назад по профсоюзной путевке был в ЧССР. Один из сувенирных глиняных болванчиков даже пылился на секретере в далекой сейчас хоревской квартире рядом со стеклянной (знаменитое чешское стекло!) пивной кружкой с видами Градчан — центра Праги и каменной розой из Карловых Вар.

Применять оружие было бессмысленно ввиду подавляющего численного превосходства аборигенов, к тому же никакого вреда путникам причинено не было, а в руках «големов» отсутствовало что-нибудь колющее, режущее или огнестрельное.

Собственно говоря, не было не только оружия, но и одежды вообще. Лоснящиеся на вид, но странно сухие и приятно бархатистые на ощупь тела, теплые, даже горячие (градусов сорок пять-пятьдесят) не были прикрыты хотя бы лоскутком материи, что на фоне пусть и необычного вида, но, несомненно, высокотехнологичной «машинерии» выглядело более чем странно. Конечно, странные фигуры могли оказаться обычными людьми, облаченными в своеобразные скафандры (скажем, из-за боязни подцепить какую-нибудь неприятную болезнь от грязноватых, положа руку на сердце, пришельцев), но почему-то именно это соображение казалось как раз совершенно невероятным. Аборигены ассоциировались скорее с крупными ручными животными, типа морских львов или добродушных псов-мастино.

Переместив, а иного определения на ум не приходило, путников на свой аппарат, немедленно с тихим гудением поднявшийся в воздух, «големы» тут же оставили их в покое, не делая никаких попыток установить контакт и не отвечая на попытки заговорить с ними.

Как и следовало ожидать, вопрос Конькевича, в свете последних событий риторический, остался без ответа. Время шло, а все оставалось в том же состоянии, что и в самом начале.

— Они нас тут до голодной смерти продержать собрались? — не выдержала Валя, привычно скатываясь к панике.

Ротмистр невозмутимо заглянул за край платформы, оценил расстояние до манящей зеленью низины и заметил:

— В случае чего можно попытаться допрыгнуть до тех кустов. Абсолютной целости конечностей не гарантирую, но...

— Это — на крайний случай. — Александров всегда был сторонником более осторожных шагов.

— Может быть, по веревке...

— А за что вы ее здесь привяжете, Конькевич? За одного из тех истуканов?

Кавардовского, естественно, никто ни о чем не спрашивал, тем более что он сразу по прибытии на борт отодвинулся от своих «товарищей» на почтительное расстояние, насколько это позволяли связанные руки, и постарался принять как можно более независимый вид. Шаляпин, вынужденно мирящийся с тем, что его держала на руках Валя, конечно, также не высказывал своего мнения.