Дмитрий Беразинский - Красный опричник

Вернемся на Украину образца весны тридцать девятого года. По сравнению с советской армией времен молодости Волкова особенных отличий не было. Таже показуха с фронта и грязь с тыла. Те же тщательно скрываемые недостатки и старательно выпячиваемые достоинства. То же непонятное засилие строевой подготовки в ущерб тактической и боевой. То же непонятное желание политработников воспитывать бойцов в духе превосходства советского образа жизни.

— Объясните же мне, чем ваши методы отличаются от идей нацизма! — вопрошал Волков у армейского комиссара второго ранга, коллеги по званию и количеству «батонов» в петлицах.

— Немецкие нацисты кричат о превосходстве своей нации, а мы — о превосходстве коммунистического образа жизни. Мы — интернационалисты и космополиты! — снисходительно объяснял тот, — наше дело — правое.

Андрей Константинович разъярился.

— Ваше дело — труба! — заорал он на опешившего комиссара, — когда в вас начнут стрелять братья по классу, чем вы их испугаете? Интернационализмом? Так им на него начхать и растереть! Немецкий пролетариат не подозревает о том, что он пролетариат и желает стать землевладельцем с сотней гектар земли под Жмеринкой! Ты в Германии был и пролетариат тамошний видел? На Берлинском стадионе в тридцать шестом? От овации, устроенной Гитлеру, земля дрожала. А у Адольфа лозунг знаешь какой? «Пока наш дом — Германия, но вскоре им станет весь мир!» А ты тут херню порешь о человеколюбии и классовой солидарности!

— Но товарищ Сталин…

— И товарищ Барбаросса тоже! Классовое сознание существует только в вашем воспаленном мозгу, мудаки! Войска должны не ленинские чтения слушать, а учиться воевать! Тот же Владимир Ильич говорил, что «всякая революция тогда чего-нибудь стоит, когда она умеет защищаться». Это Христос проповедовал насчет ударов по лицу, так ведь он у нас вроде не в авторитете!

Обиженный политработник после ухода Волкова связался с Киевом и попросил дальнейших указаний у своего прямого начальства. Странное дело, но начальство было ни ухом ни рылом не осведомлено о каких-то генерал-инспекторах в чине комиссара госбезопасности второго ранга. Начальство сориентировалось мгновенно и доложило командующему округом Семену Константиновичу. Тому, который Тимошенко. Командующий посовещался с членом военного совета и, хотя тот вспомнил, что приходила какая-то телеграмма из Москвы, все же доложил Хрущеву. Никита Сергеевич принял близко к сердцу тот факт, что в его владениях шныряет какая-то штабная крыса, пусть и в чине комиссара госбезопасности второго ранга, и в Умани Волкова с Кречко арестовали. Добрый молодец Приходько успел прошмыгнуть из расположения части и на перекладных добраться до Кировограда, а оттуда попасть в Харьков. От Харькова до Москвы было восемь сотен километров, но доехать на поезде уже было делом техники, и на исходе второй недели изголодавшийся и пообносившийся сержант госбезопасности попросился на прием к Берии.

В это время арестованных доставили в Киев, где Хрущев лично допытывался, чье задание они выполняют. Никите Сергеевичу казалось, что он имеет дело с происками конкурентов: Маленкова и его приближенных. Волков впервые воочию увидал, какие ценные кадры управляют стратегическими регионами страны. В отведенной им камере (их даже не озаботились развести по разным камерам) Андрей Константинович смаковал «никитины пассажи».

— Нет, ну кому в голову могло только… ну, это ни в какие ворота не лезет. Это ведь безграмотная сволочь, способная лишь преданно лизать ботинки хозяину! Кто этого шахтера поставил руководить богатейшей республикой?

— Зато происхождение Никиты Сергеевича безупречно, — вставил Кречко, морщась от боли в сломанном ребре — с ними особо не церемонились.

Волков промолчал, а через минуту вздохнул:

— У Дарвина происхождение еще безупречнее.

— Это — когда человек от обезьяны произошел?

— Точно. Но по-моему, обезьяна все-таки стала напоминать человека, после первого поражения электрическим током.

Кречко призадумался.

— Вы имеете в виду удар молнии?.

— Нет! — фыркнул Волков, — я имею в виду, когда обезьяна вместе с толпой таких же обезьян ворвалась в барский дом и сунула гвоздь в электрическую розетку.

— Ох, и не любите вы пролетариат! — осуждающе заметил Иван Михайлович.

— А за что его любить? Этот самый пролетариат несколько часов назад пинал нас сапогами, словно мы не инспекторы, обличенные доверием товарища Сталина, а бандиты с большой дороги.

Волков сплюнул, потрогал уже зажившие губы и встал со своих нар.

— Ох! — прокряхтел Кречко, глядя на то, как точно так же избитый (если не больше) товарищ бродит по камере и разминает затекшие члены, — скажите, а нельзя ли научиться вашим штучкам с заживлением? Такое впечатление, будто по мне проехала ломовая телега. Ох!

Волков подумал.

— Наверное, можно. Только вот острого ничего нет…

— Резать будете? Тогда не надо, наверное.

— Балда вы, старший майор! Кровью же обменяться как-то нужно! И учтите: у вас этот эффект будет наблюдаться слабее. Чтобы вы получили степень регенерации, аналогичную моей, необходима инъекция материнского препарата. А его на всей Земле не сыщешь, сколько не ищи.

Сказал Андрей Константинович и призадумался. Вроде Хранитель с него слова не брал, чтобы никому не прививал своих «талантов». Тем более, они все-таки уменьшаются в арифметической прогрессии с каждой новой прививкой. От «инфицированного симбионтом» к следующему «инфицированному». Но Кречко необходимо помочь: эти палачи в мундирах сломели ему ребра и наверняка что-то отбили. Только вот чем произвести надрез, если у них отобрано все колющее и режущее?

Случай представился на следующей неделе. Их повели на очередной допрос, но в кабинете Волков сумел отвлечь следователя и сунуть в карман своего измятого френча простую канцелярскую кнопку. Окно в кабинете было раскрыто, вот наверное ее и смахнуло со стола вместе с бумагами на пол. Бумаги следователь поднял, а вот кнопку — нет. Она осталась лежать на полу. Волков акуратно наступил на нее сапогом, а затем украдкой отделил от подошвы.

Через полчаса прибыл Хрущев. Следователь — молодой капитан госбезопасности — вытянулся в струнку.

— Ну как? — деловито спросил секретарь местного отделения ВКП(б), — не признаются, подлецы, на кого работают?

— Никак нет! Молчат!

— Не валяй дурака, Никита! — угрюмо глядя на Хрущева, произнес Волков, — позвони Сталину или Берии. Узнаешь, на кого мы работаем.

Хрущев снял свой легкий плащ, в котором прибыл, и уселся на стул рядом со следователем. Три сотрудника безопасности расположились неподалеку, готовые в любой момент приступить к активной фазе допроса.