Юрий Валин - Самый младший лейтенант. Корректировщик истории

– Пошли, Земляков, твоих камрадов убалтывать. Товарищи бойцы и командиры, на кухню прошу не лезть, от дела не отвлекать. Чай допейте и проваливайте.

Она вышла, сержант-разведчик приглушенно сказал:

– Суровая девушка. Мы под Дергачами троих фрицев взяли. Одного уже на обратном пути осколком зацепило – кончился фриц. Ох и материлась товарищ младший лейтенант. Я о москвичках раньше как-то иначе думал.

– Она не только материться может, – неловко сказал Женька.

– Да мы уже поняли, – сержант ухмыльнулся. – Серьезный у вас отдел.

Катрин, раздетая по пояс, умывалась над раковиной. Хозяйка махнула на Женьку полотенцем:

– Куда лезешь, хлопец?

Женька поспешно попятился, начальница сказала вслед:

– Заводи через две минуты. Первым твой клиент на прием идет…

Немцы сидели в тревожном молчании. Наверняка успели пошептаться. Морды у всех стальные, нордические. Сверхчеловеки.

Женька кивнул штурмману:

– Пойдемте, Зеегер. Начальство приехало.

Снова пришлось помогать немцу встать. Эсэсовец поковылял на кухню. Женька с автоматом шел следом. В дверях немец, нагнувший голову, чтобы не удариться о косяк, замер. Женька тоже порядком оторопел.

Катрин сидела, закинув одну ногу на стол, и чистила вялую морковь. Из-под узкого лезвия ножа лезла тончайшая кожура. Нож Женька узнал – тот самый, уголовный. Начальницу узнать было труднее. Влажные волосы гладко зачесаны, рукава нижней рубашки закатаны, – сияет татуировка на плече. Руки, держащие нож, почему-то в кожаных перчатках.

Пародировала кого-то Екатерина Георгиевна. Что-то садистско-кинематографическое, не слишком художественное, но броское. Хотя штурмману Зеегеру те средненькие фильмы, наверное, видеть не приходилось.

Женька обнаружил, что упирает ствол автомата в спину пленного – пятился эсэсовец.

Катрин приветливо указала узким острием ножа на табурет, стоящий посреди кухни:

– Пусть присаживается. Как его мама обозвала? Карлом? Скажи Карлуше, что война для него закончилась. Но выбор у него есть – или подыхать долго, интересно и с выдумкой, или дожить до неизбежного поражения Третьего рейха в почетной должности инвалида войны. Пусть решает. А спрашивать мы его будем исключительно о морально-бытовом облике войск СС…

Штурмман Зеегер пребывал в некотором шоке. Сел, неудобно вытянув раненую ногу, но говорить отказался наотрез. Лишь смотрел в пол. Женька задал три-четыре вопроса, безрезультатно.

– Ну и ладненько… – Катрин ласково улыбнулась и встала – движения томные, кошачьи. – Перейдем непосредственно к развлечениям.

Тук – нож оказался глубоко сидящим в крышке стола. Мезина медленно подошла к пленному и неожиданно оседлала его колени. Эсэсовец отшатнулся. Катерина с вселяющей дрожь улыбкой предложила пленнику огрызок моркови. Штурмман попытался вскочить, но пострадавшая нога не дала, да и вырваться из полуобнаженных крепких рук было непросто.

– Сиди, сука, – нежно сказала девушка и схватила объект за челюсть.

Немец чуть не подавился огрызком морковки, а когда жуткая блондинка начала неторопливо запихивать ему в рот ком кухонной тряпки, взвыл.

Женька автоматически переводил. Допрос оказался чудовищно нелепым. Катрин спрашивала немца о том, как тот учился в школе, в каком возрасте начал мастурбировать, нравится ли тому Марика Рокк, хорошо ли кормят отпускников, следующих на фронт, сколь распространены в Мюнхене венерические заболевания и много ли в его роте солдат ростом выше метра девяносто. Вопросы, относящиеся к боевым действиям, тоже встречались, но их было самое незначительное количество. Явно для проформы дознавательница о войне вспоминала. Куда больше любознательную начальницу интересовали весьма нелепые вещи: своевременно ли поставляется в наступающие части туалетная бумага, не испытывают ли солдаты ослабления потенции после употребления искусственного меда и по какому принципу выбирают позывные подразделений: имена жен и любовниц, клички домашних любимцев или названия родных городов?

С колен немца Катерина встала почти сразу – не известно, как подраненный Зеегер, но сам Женька от этого испытал большое облегчение. Командирша прогуливалась вокруг стола, поигрывала бандитским ножом и ласково кивала немцу. Нижняя рубашка неприлично просвечивала.

Зеегер путался, на какие-то вопросы отвечал, на какие-то отказывался. Багровел. Катрин не настаивала, переходила к следующей глупости. Когда немец попытался ругаться, просто подошла ближе. Зеегер глянул в ее зеленые глаза, умолк… Снова заговорил, трудно подбирая слова.

Продолжая переводить, Женька внезапно осознал – ведьма она. Как ни глупо такое вообразить – точно ведьма. Неумолчный грохот канонады на окраине, тусклый свет в пыльном окне, очень красивая и очень сумасшедшая девушка, разгуливающая с ножом по узкой кухне. Мистический бред? Наверное. Но как объяснить иначе?

– Веди его в отстойник, – вдруг сказала Катрин. – Ну его к черту, у меня фантазия иссякла…

Женька отправил ошеломленного Зеегера в чулан к остальным немцам. Разведчик, охраняющий пленных, поинтересовался:

– Ну как, разговорчивый?

– Болтун бестолковый, – машинально пробормотал Женька.

Катрин сидела за столом, уже в гимнастерке, с кружкой липового чая. Подняла глаза:

– Гадко и пошло, а, Земляков?

– Ну, ты его все-таки разговорила, – смущенно сказал Женька.

Никакая она не ведьма. Просто девчонка в военной форме с очень усталым взглядом.

– Дерьмо, – грустно сказала Катерина. – Чем я занимаюсь! С ума сойти можно.

– Что такого страшного? Ты очень талантливая актриса.

Катрин посмотрела с сожалением, как на слабоумного:

– Я не актриса, Женя. Я – садистка. Только частично цивилизованная и четко отделяющая дело от удовольствия.

Сказать на это было нечего, и Женька неловко пробормотал:

– Толк-то был? Сказал штурмман что-то полезное? Я что-то запутался, не уловил.

– Да что он полезного мог сказать? Обычная пехота. Кроме прейскуранта на услуги борделя и наставлений по чистке МГ [21]башка ничем не отягощена. Нам не он нужен. Там с ним двое сидят, и один из них определенно радист. Мы их из «Ханомага» [22]выковыряли. С «рамкой» антенны был БТР. Наверное, корректировщики. Жаль, унтерштурмфюрера миной пристукнуло.

– Так зачем мы Зеегера трясли? – в изумлении спросил Женька.

– Чтобы он, шокированный знакомством с сумасшедшей русской коммунисткой, заразил товарищей паникой. Одно дело – гордо умереть за фюрера и фатерлянд, другое – быть оттраханным и оскопленным. Мужчины к таким вещам очень чутко относятся. Ты просто не дорос до таких фобий.

– Я дорос, – пролепетал Женька. – Нам что от них нужно?