ХОВАРД ФАСТ - ПОСЛЕДНЯЯ ГРАНИЦА

«Это произойдёт сегодня или завтра», – твердил он себе.

– Я буду рад, когда всё это кончится, – сказал Уинт.

«Сегодня или завтра», – думал Мэррей.

– Теперь у нас будут фургоны, – рассуждал Уинт. – Солдаты пойдут в Додж пешком, а в фургоны мы погрузим индейцев. Это лучше всего. Я переговорю с Траском, чтобы он передал фургоны нам.

Отряд двигался хорошим аллюром, не слишком быстрым, но ровным, делая по пять-шесть миль в час. Это была наибольшая скорость, с которой могли ехать в прериях запряженные шестеркой мулов неуклюжие фургоны. Впереди шли два эскадрона кавалерии, за ними следовали фургоны. В арьергарде ехали молча мрачные, Как ночь, ополченцы. Этим гражданам Доджа пришлось со вчерашнего дня пережить слишком много. Теперь наступила реакция: они были угрюмы и обижены. Ненависть переполняла их сердце.

«Они или разбегутся, или разъярятся и примутся убивать без разбору. Надо держать их подальше от женщин и детей», – думал Мэррей.

Он высказал свои мысли Уинту, и тот согласился с ним.

– Вот это, – сказал Уинт, – кажется мне чем-то нереальным, точно сон. Ужасно хочется, чтобы поскорее кончилось.

Папаша Филуэй ехал впереди отряда. Он был бодр, доволен собой и не отрывал глаз от следа. Его выносливость была поистине изумительна. С раннего утра, с той минуты, когда его разбудили, он находился в седле. За это время он лишь иногда клевал носом, не слезая и коня, и всё ещё не выказывал никаких признаков утомления, Лейтенант Гатлоу, подъехав к нему, спросил:

– Ну что, старик, приближаемся к ним?

– Я их носом чую, сынок.

– Ты давно живёшь в прериях?

– Давно ли? – Старик плюнул. – Ты знаешь старика Джима Бриджера, сынок? Ему семьдесят два, а я старше его на четыре года. Девятого октября мне исполнится семьдесят шесть, и сорок из них я провёл в прериях. Я видел много сражений, но ни разу не убивал индейцев, сынок. Ни разу не запятнал своих рук. Когда Бог призовёт меня, я предстану с чистыми руками.

– Ты не будешь участвовать в сражении? – спросил Гатлоу.

– Нет, сынок, нет. В библии сказано: «Не введи нас во искушение». А о себе позаботиться я могу.

– Не сомневаюсь, старина!

Позднее, когда солдаты отдыхали и насыщалась» обильной пищей, которую привез Траск из форта Додж, Мэррей послал следопыта вперёд. Отряд уже двинулся, когда Филуэй возвратился; он вздрагивал от возбуждения, посмеивался.

– Здесь они, – кивнул он.

– Где?

– Недалеко – у ручья. Они там остановились на ночлег.

– Далеко отсюда?

– Да мили три, – засмеялся старик. – Женщины, дети… Заберёшь, сынок, всё племя целиком. Ведь это Шайены! Битва будет жаркая!

– Он сошёл с ума! – возмутился Гатлоу. – У него старческое слабоумие. Он говорит, что ему семьдесят шесть лет.

– Клянусь Богом, это правда, – сказал Филуэй.

– Ладно, папаша. А ты уверен, что они там? – спросил Мэррей.

– У меня глаза-то есть.

Маленькая армия остановилась. Кавалеристы отпустили подпруги, лошади шли по две в ряд. За растянувшейся колонной двигались косые, ломаные тени. Солнце стояло совсем низко, точно обессилев, и люди могли не мигая глядеть на его оранжевый диск.

Прерии, переходившие впереди в ряды низких холмов, были полны той угрюмой печали, какая чувствуется в сумерки среди пустынных, незаселённых пространств.

Траск подъехал к Мэррею и Уинту. Младшие офицеры обступили их, а за ними приблизилась и большая часть ополченцев. Уинт поглядывал на часы. Мастерсон тихонько напевал что-то.

– Не думаю, чтобы они там укладывались спать. Они, вероятно, знают о нашем приближении, – сказал Мэррей.

– Вы чересчур высокого мнения о них, – почти вызывающе заявил Траск.

Он считал, что часть успеха придётся и на его долю, хотя он проехал всего несколько миль, а не долгий, утомительный путь из форта Рино. Ему казалось, Мэррей нарочно медлит.

Он был старше Мэррея и теперь жалел, что слишком поторопился, уступив ему командование. Наблюдая за капитаном, он видел, что этот долговязый, неловкий, небритый и пропыленный человек с озабоченным лицом действует ощупью, словно в потемках, и не понимает -сложившейся обстановки.

Уинт был моложе, более изнежен – тип человека, к которому Траск всегда относился свысока. Прерии не для неженок. Уинт же был почти женственным.

– Высокого мнения? – Мэррей, казалось, был удивлен.

– Ведь это индейцы. Этим сказано всё.

– Знаю.

– Я бы разделался с ними сегодня же.

– Сегодня или завтра. – Мэррей пожал плечами. Уинт внимательно наблюдал за ним; его удивляло, как это Мэррей так быстро остыл.

– Скоро станет темно, – заявил Филуэй. – Битва жаркая будет. Начинайте, пока светло.

– Можно и сегодня, всё равно, – сказал Мастерсон. Мэррей погрузился в размышления. Вести бой в темноте будет или слишком легко, или слишком трудно. И отчего это Мастерсон не возьмёт свой сброд и не отправится с ним обратно в Додж! Мэррей испытывал недоверие военного к боеспособности штатских. Ополченцы Мастерсона что-то уж слишком притихли. И он удивленно спрашивал себя: почему у него не хватает мужества отправить их обратно, пригрозив в случае необходимости даже открыть по ним огонь?

– Становится поздно. – Уинт опять поглядел на часы.

– Мы идем вперёд, – сказал Мэррей Траску, – а вы ведите пехоту для подкрепления. Если только станет ясно, что они уходят, мы атакуем их.

Траск усмехнулся.

– Вы имеете что-нибудь против нашего участия? – спросил Мастерсон.

– Оставайтесь с пехотой! – оборвал его Мэррей. – Успеете, шериф. Здесь приказы отдаю я.

– Не больно-то их много, – отозвался Мастерсон.

– И всё-таки отдаю их я. Оставайтесь с пехотой.

Они смерили друг друга взглядом. Мастерсон медленно кивнул и слегка улыбнулся. Мэррей подумал, что вряд ли он улыбается от удовольствия.

Мэррей резко выкрикнул слова команды, и кавалерия тронулась. Впереди ехал старый следопыт. Он то и дело оборачивался, поглядывая на офицеров своими крошечными голубыми глазками. Уинт молчал. Один раз он коснулся локтем Мэррея и кивнул.

Спустилась ночь. Синяя колонна, извиваясь, пробиралась через высокую траву, опускалась в неглубокие овраги. Мэррей выслал вперёд небольшой отряд разведчиков – с десяток кавалеристов, которые развернулись веером.

– Это не потому, что индейцы намерены атаковать нас, – пояснил он Уинту.

Уинт кивнул, пристально вглядываясь в ещё неполную тьму. Сумерки в прерии были как песня. И в хоре, певшем её, участвовало всё: ветер, высокая, гнувшаяся трава, наклонённые деревья, далёкая мглистая линия горизонта, бесконечное бледное небо, утратившее солнечный блеск, опечалившееся.

– Мне кажется, я знаю их давно, – сказал Уинт, – знаю каждое движение.

– И у меня такое же чувство, – согласился Мэррей.