Надежда Попова - Natura bestiarum.

— В смысле — чтобы море крови и отравленная жизнь окружающих?

— В каком смысле — ты понимаешь, — серьезно возразил Бруно, и он раздраженно отмахнулся:

— Понимаю, разумеется; а знаешь, почему? Потому что обсуждалось это уже не один и не три десятка раз, и с тобой в том числе. И в сотый раз скажу то, что уже говорил: быть может, начальству виднее, однако сам я не вижу в этом ничего необычного, примечательного и уж тем паче уникального.

— Ты видишь то, что не видят другие.

— Более внимателен, — отозвался он скучающе.

— Умеешь сопоставить совершенно не связанные между собой приметы и причины.

— Развитое воображение.

— С первого же дознания столкнулся с серьезными людьми.

— Непруха.

— И продолжаешь натыкаться на них, стоит лишь копнуть чуть глубже в простых с виду расследованиях.

— Мощная непруха.

— Ни одного не завершенного дознания, ни одной следственной ошибки.

— Академия святого Макария. Слышал — там следователей выращивают?

— Выживаешь в самых немыслимых ситуациях.

— Там еще и драться учат, кстати.

— Когда драки не помогают.

— Вот тут — пруха.

— И тебя удовлетворяет такое объяснение?

— Nec velocium esse cursum, nec fortium bellum, nec sapientium panem, nec doctorum divitias, nec artificum gratiam, sed tempus casumque in omnibus [28] Не проворным достается успешный бег, не храбрым — победа, не мудрым — хлеб, и не у разумных — богатство, и не искусным — благорасположение, но время и случай для всех них (лат.). .

— Отчего-то Писание ты поминаешь, только когда тебе это выгодно… «Случай». И это после всего, что тебе довелось увидеть и испытать?

— Сочти это смирением, — предложил Курт едко. — Легче поверить в то, что мне везет, нежели в то, что Господь избрал меня в качестве средства для истребления малефиков и теперь ревностно свое орудие сберегает от повреждений.

— Numquid non verba mea sunt quasi ignis, ait Dominus, et quasi malleus conterens petram [29] Слово Мое не подобно ли огню, говорит Господь, и не подобно ли молоту, разбивающему скалу (лат.). , — заметил помощник многозначительно. — Я не хочу проводить параллелей с тем прозвищем, под которым ты известен всей Германии, однако…

— А мое пришествие в Писании не пророчествуется?

— Был бы здесь отец Бенедикт — ты уже получил бы по шее. А я лишь напомню, скольких затащили за решетку за одни лишь такие слова.

— Мне можно.

— Тебе можно, — согласился Бруно легко. — Тебе многое можно. И тебе многое удается. И если слепой случай — твое объяснение всему этому…

— Не в первый раз замечу: неспроста ты некогда сошелся с Каспаром. Вам беспременно надо встретиться и обсудить Господне покровительство надо мною… ну, или волю богов по его представлению.

— Там, где ты появляешься, — настойчиво продолжил тот, не ответив, — всегда что-то происходит.

— Дело есть везде, Бруно. Просто надо присмотреться; а для этого (напомню все вышесказанное) — внимательность, маломальское соображение и не забывать то, чему учили в академии.

— Хорошо, скажу иначе: ты всегда появляешься там, где что-то происходит, и не всегда благодаря собственным заслугам. Как, к примеру, в нашем случае. Кто угодно мог оказаться в этом трактире…

— Вот именно.

— Когда угодно мы могли проехать мимо, днем или неделей ранее или позже. Думаю, я и проехал бы, не будь тебя со мной. Не будь тебя со мной, я остановился бы в той деревне, пытаясь разрешить ситуацию с этим коноводом, не попал бы сюда и…

— А еще я мастер разрешать ситуации; упомяни уж и об этом — так, аd majorem. Господь наверняка долго думал, прежде чем вручить жезл избранности и миссию утверждения Его воли на земле столь несдержанному чаду Своему.

— Пророк Илия собственной рукой заколол сорок безоружных человек, — отмахнулся Бруно, — и признан святым.

— Eia, — хмыкнул он. — Вот это б отцу Бенедикту услышать. Наверняка сказал бы, что мое общество скверно на тебя влияет… или уже говорил?

— Он много о чем говорил. А я много о чем передумал.

— Ага, — удовлетворенно кивнул Курт. — Так вот, стало быть, отчего ты променял возможность уединиться за монастырскими стенами на обязанность таскаться за мной по многогрешному миру и влипать в неприятности. Полагаешь своей миссией образумить меня, направить на путь истинный… хотя, стой: я ведь уже на этом пути. Господом направлен. Скорее всего, сгоряча.

— То, за что курсантов пороли во дни обучения, сходит им с рук после получения Знака, — отметил помощник недовольно. — Даже кощунственные высказывания. Даже те, за которые обладатели Знака вправе пороть других… Быть может, ты поубавишь свой сарказм, когда я напомню, чем еще ты заинтересовал друзей и врагов — кроме необычной интуиции?

— Сомневаюсь.

— Никто, — пытаясь не слышать его, продолжил подопечный, — ни наши эксперты, ни их малефики не нашли в тебе ничего сверхобычного. Тут ты прав. Но тогда объясни мне, почему чародей, при одном имени которого бледнеют его же приверженцы, не сумел влезть в твою дурную голову? Почему не смог увидеть твоих мыслей; точнее, увидел, но лишь те, что ты сам захотел ему показать — и не заподозрил обмана? Снова повезло?

— Может, он в тот день не выспался.

— Наверное, так же, как и все прочие, включая, насколько мне известно, стрига, который брал под полный контроль по нескольку человек разом, но не смог одного тебя. Ты защищен, Курт, признай это, наконец. Тебя хранит кто-то. И уж наверное не Афина Паллада.

— Доводилось бывать на анатомировании? — спросил он вдруг, и Бруно непонимающе нахмурился. — Так, ad vocem [30] к слову (лат.). . Два человека равного сложения тащат равные мешки с камнями, и — один вдруг падает замертво, а другой вздыхает и идет домой любить жену. Знаешь, что обнаружится при вскрытии? Различное строение сердца и сосудов.

— Это намек на то, что, когда тебе размозжат голову, из черепа вывалится уникального строения мозг?

— Чем это объяснение хуже божественного вмешательства? У кого-то более крепкие, чем у прочих, мышцы или кости, у кого-то — мозги. Просто так сложилось — от рождения.

— Думаю, если б в отдаленной деревеньке обнаружился вдруг некто, кто тридцать лет пролежал лежнем, но при том был бы подобен греческому атлету — им давно заинтересовались бы и наши, и не наши. Как тобой.

— Академия — святого — Макария, — повторил Курт с расстановкой. — Я ее сегодня уже упоминал?

— В академии накачивали не только твои мозги — там этих мозгов были десятки, но говорят по всей Германии только о тебе.

— Я подхожу ad parametrum, — пояснил он благожелательно. — Выходец из бедняцких кругов, бывший беспризорник и преступник — перевоспитан, обучен, угодил в императорскую милость и урвал себе рыцарское звание, попутно подняв на костер пару-другую высокородных подданных. Для пропаганды — идеальная biographia. Тебе известно не хуже меня, что моя слава — не в малой части заслуга наших же агентов. Новой Конгрегации нужны свои имена и легенды; я просто пришелся ко двору. Я, знаешь, вроде бочонка с пивом, который выкатывают к дверям лавки для заманивания посетителей, или вывески над трактиром. Пока вывеска новенькая, сияющая свежей краской, неплохо нарисована — и все смотрят, обсуждают, заходят в двери; спустя время краска облупится — и повесят новую вывеску. Все просто.