Надежда Попова - Natura bestiarum.

— Пойму — что? — уточнил тот ревниво. — Что они милые Божьи создания? Эти — хорошие песики, а стриги — славные парни?

— Ты удивишься.

— Тебе известно что-то, что не известно мне?

— Забавно, что ты удивляешься сейчас. Разумеется, инквизитору первого ранга, наделенному особыми полномочиями, известно очень много такого, чего ты не знаешь. А кроме того, Ян, в этом простая логика: принадлежность к некоторым кругам не означает единого для этих кругов мировоззрения.

— Вервольфы и стриги — не «некоторые круги», которые можно, если надоело, отринуть, как студенческую банду или приходской хор. Это господин бродячий рыцарь может прикупить земельки и заделаться садоводом или твой помощник — расстричься и стать торговцем, а тварь тварью и останется. Никто из них заново не переродится.

— Господин фон Зайденберг, начав выращивать яблоки, тоже не перестанет быть рыцарем — посвящение останется при нем, попросту он займется другим делом, оставшись тем, кто он есть.

— Не похоже, что наш знакомец намерен заняться чем-то, кроме поедания путешествующих. Замечу, что сукин сын, с которого я содрал этот клок, тоже особенным желанием переменить свою жизнь не пылал; у него было желание переменить мою жизнь. А до меня еще многих, включая жизнь живущей на отшибе семьи целиком — с двумя малолетними детьми; и теперь скажи мне, что я еще «сам все пойму». Я уже все понял.

— А бродячий разбойник, вырезавший так же семью, чтобы обнести дом — его уши ты тоже привесишь себе на гарду?

— Они не люди, — коротко отрезал Ван Аллен. — Они твари. Говорящие, думающие, живущие в людских домах твари. Не знаю, что такого можешь знать ты, но если тот стриг, которого ты повязал в Ульме, на допросе вздумал распинаться, как он сожалеет и как жестокая сука-жизнь вынудила его злодействовать, то сам должен понимать — гад рассчитывал на скорую смерть, если засчитают раскаяние. Не хотел любоваться с тобой рассветом. Или ты способен поверить в раскаявшегося стрига?

— Тот не распинался, — возразил Курт. — Тот держался неплохо. Однако — да, из разговоров с подобными созданиями можно узнать много любопытного. К примеру, о количестве самоубийств среди таких вот тварей.

— Да ты, никак, их жалеешь?

— Не умею, — отозвался он просто. — Я ведь сказал: милосердие из нас двоих — он, я — справедливость. А эмоциональные взбрыки к справедливости не имеют никакого отношения.

— Моя мать была убита не бродячим грабителем, да и этот деревенский дурень — тоже.

— Когда эта блудная дочь, проснувшись утром, обнаружит себя в одиночестве, раздетой, без денег и с повисшим на ней счетом от трактирщика, она, как и многие, подумает «все мужики козлы». Однако рядом со мной сидит живое доказательство того, что в своем заявлении она будет глубоко неправа.

— Вы это о чем? — настороженно уточнила Мария Дишер, скосившись на своего хмурого возлюбленного, и Курт вздохнул с показным утомлением:

— Это отступление от темы, но, коли уж моей работой является оберегание мирян — исполню свой долг и оберегу тебя от ошибки всей твоей жизни.

— Вы, — вмешался парень настороженно, — хотите сказать, что я способен причинить зло Марии?

— Ты его уже причинил, ибо по возвращении домой ее ожидает хорошая порка в отцовском исполнении.

— Я не намерена возвращаться!

— Вернешься, — отмахнулся Курт, — тебе иного не останется. Дай угадаю: перед своим путешествием ты позаимствовала у папы немало средств, и на мысль эту набрела не сама. Судя по тому, что я не слышу возражений, я прав.

— Карл со мной ради меня…

— Я бы мог в качестве доказательств привести рассказы о многих подобных случаях, но вместо этого я просто задам тебе пару вопросов. С тех пор, как началось все это, он сказал тебе хоть слово утешения? Сказал, что все будет хорошо, и с тобой ничего не случится? Спорю, он стал раздражительным, нервным и холодным; это потому, что на подобные осложнения он не рассчитывал, и теперь между твоими деньгами и ним стоит, кроме тебя, еще и голодная тварь.

— Просто все мы напуганы, все в напряжении…

— Напуганные люди тянутся к близким. Ищут защиты или пытаются защитить. Амалия глаз не спускает с Макса, наш добрый хозяин всякую свободную минуту заглядывает к жене и сыну, господин рыцарь спелся с единомышленником, не глядя, что крестьянин, а твой Карл — он взял тебя хоть за руку с той минуты, как опасность стала очевидной?

— Зачем вы это говорите, майстер инквизитор? — осведомился тот раздраженно. — Для чего вам разбивать нас — от скуки?

— Куда вы направляетесь? — вклинился Бруно, и, не получив ответа, пояснил: — Ведь вы не бежите в белый свет вообще. Куда вы идете?

— К моим родителям. Ее отец не знает, откуда я родом, и нас не найдут.

— И откуда ты?

— Вам это все равно ничего не скажет — городок маленький…

— Мы объехали почти всю Германию за время службы. И маленькие городки тоже. Так что за город ваша цель?

— Мильтенбург. Это Майнцское архиепископство…

— Я знаю, где это, — оборвал его Курт с усмешкой. — Очень любезно, однако, с твоей стороны снабжать свои ответы столь детальными комментариями; по опыту могу сказать, что именно так говорит тот, кто говорит неправду. Не будь тебе что скрывать — ты отвечал бы неохотно, а скорее бы и вовсе сказал, что это не мое дело.

— Я отвечаю подробно, потому что вы инквизитор. Знаю, что бывает с теми, кто вздумает дерзить инквизитору.

— А с теми, кто лжет инквизитору?

— Мне лгать незачем! — с уже не скрываемой злостью отозвался тот. — Я не намеревался грабить Марию, я не лгу о своих родителях, и я действительно родом из Мильтенбурга, куда мы действительно попадем, если останемся в живых!

— Где стоит твой дом? — поинтересовался Курт, и парень запнулся, переспросив с заметной растерянностью:

— Что?..

— Я спросил, где находится дом твоей семьи, — повторил он с расстановкой. — Улица. Ориентир, по которому этот дом можно отыскать — церковь поблизости или приметная лавка.

— Церковь.

— Какая?

— Пресвятой Девы.

— Беспроигрышно, — усмехнулся Курт со снисхождением. — В любом городе есть такая; быть может, и не в любом, но в большинстве… Вот только, Карл, я бывал в Мильтенбурге и город этот знаю. Там всего три тысячи обитателей и три церкви, и все стоят рядом, но главное — поблизости от них нет жилых домов. Несколько лавок, рынок — и все. А теперь, — обратился он к притихшей девушке, — подумай, насколько можно верить ему во всем остальном, если он соврал тебе в этом.

— Скажи что-нибудь, — тихо потребовала та, обратясь к парню; тот не ответил, лишь поджал губы, отведя взгляд в сторону.

— А теперь самое интересное, — продолжил Курт под общее молчание. — В Мильтенбурге я никогда не был и понятия не имею, какие там церкви, сколько их и где расположены; а судя по тому, что твой корыстолюбивый возлюбленный мне не возразил, он всего этого не знает тоже.