Дарья Конoненко - Ответ большевику Дыбенко

Холодно. И больно. И мокро. И давит. Незадачливый прогрессор открыл глаза. Лучше бы он этого не делал. Дождь идет, нога болит, и под мертвяком лежишь. Рукой ему во внутренности влез. С третьей попытки Лось все–таки вылез из–под бедолаги и оглядел поле боя.

Хлопцы, за что вас так? Может, кто–то еще в живых остался? Бывший студент не рискнул встать на ноги, пополз на четвереньках. Хоть не в одиночку на тот свет ушли, красноармейцы тоже лежат. Ой, дергается один. Лось вытащил у незнакомого мертвеца нож из–за голенища, неумело всадил еще живому врагу в шею, рванул на себя. Помер. А не надо было махновцев трогать!

Вот и Ременюк. Верней, то, что от него осталось. Бедный маленький гаденыш. Кто–то изрубленный, понять нельзя. Левченко–урядник, хромая зараза. Хорошо стрелял, троих уложил, на четвертом сам пулю словил. Якименко. Тельняшка точно его, а голова до зубов разрублена. Повезло мужику, не мучился. Никодимов. Лучше б ты и дальше в депо работал, а то опять я в кишки вляпался. Неудачливый прогрессор вытер руку о чью–то гимнастерку. Ни тачанки, ни автоматов. И шансов тоже нет. Если б лошадь какая–нибудь бродила… . На плечо бывшему студенту легла чья–то рука. Лось бы подскочил на метр вверх, если бы для такого остались силы. Зомби ведь не бывает, правда? Всего–навсего Крысюк. Мокрый, злой. Перемазанный кровью. Лось на всякий случай перекрестился. Левой рукой и не в ту сторону. Махновец никуда не делся.

– Хто ще?

Лось только рукой махнул. Собственная кровь мерзко хлюпала в кроссовке. Надо

бы перевязаться чем–нибудь. Футболкой, что ли? Неделю не менял, как бы чего не подцепить. И почему мы аптечку не взяли?

Лось быстро отхватил от более–менее сухой футболки широкую полосу, хороший нож попался, острый, обмотал вокруг голени. На первое время сойдет. Крысюк стоял рядом, опустив голову.

– Идти можешь ? – махновец протянул руку, помог встать с земли.

Стоять было больно.

– Попробую, – бывший студент шагнул. Потом сделал второй шаг. На третьем шаге могострадальная правая нога подвернулась и Лось свалился в ближайшую лужу. Крысюк задумчиво матюкнулся, выловил товарища, поставил на ноги.

– Держись за меня. И молись, чтоб у моей кумы не спалили хату.

– А если там красные?

Крысюк вместо ответа сунул прогрессору под нос наган.

Трава. Лужи. Земля. Доходился. На ногу вообще ступить нельзя. Лужи передвигаются – одна ближе стала, другая дальше. Чей–то сапог, тоже передвигается. Знал бы – ни за что бы не согласился! Прогрессор чуть повернул голову. Все понятно. Крысюк его несет каким–то диким методом. Темнеет уже, как бы волки не напали. С них станется, они в войну всегда плодятся. Будет им сытный ужин.

Лось неожиданно шмякнулся на землю. Уже и хату видать, большую такую. Крысюк достал наган, тряхнул головой, медленно пошел к хате. Вот и смерть наша пришла. Горло бы вспороть, да нож потерял. Он что, возвращается? Да, точно обратно идет.

– Кума шинель нацепила, – махновец закинул нехуденького прогрессора на плечи, – чуть ее не стрельнул.

В хате было тепло. И никто никого не волочил. Да еще и самогонки дали, целую кружку. Сразу легче стало. Бывший студент думал так ровно до того момента, пока кума не занялась обработкой раны. Во–первых, он остался без штанов, потому что Крысюк не вовремя вспомнил, что одежду с пострадавшей конечности срезают, а не снимают. Во–вторых, в дело пошла якась там септика, то есть плеснуть в рану той же самогонки, сколько не жалко, где–то с кружку. После этого горе–хирурги сообразили заткнуть пациента полотенцем, а на чердаке что–то упало.

Лось в полусознательном состоянии грелся под одеялом, лениво прислушиваясь к разговору.

– Ну и где твои антихристы?

Крысюк дожевал гречку, выскреб казанок ложкой.

– Анархисты.

– И где ж они? Попрятались, штаны стирают?

– А твои благородия только и могут, что старух вешать. От пекаря пьяного сбежали.

– Так у него ж бойцов сотня!

– Уже меньше, – Крысюк осклабился.

– А куда ж твои бандиты делись? Что ж ты один пришел? Кто ж у меня последние деньги заберет? Хату спалит? Дочку застрелит?

– Да кто хочешь, тот и сделает. Выбирай – тебе в погонах чи с звездой?

– И де твой батька?

– Если ты про моего, то он утопился. Лет двадцать назад, бо пьяный был в дугу.

– От придет генерал Деникин, он тебе припомнит – помещика, офицеров, и Махно твоего тоже поймает да на площади повесит.

– Это Махно в твоего мужа гранату кинул? Только фотография и осталась. А коврик у тебя тоже не купленный. И стулья с помещицкого дома. Так что рядком висеть будем, если что.

Крысюк потянулся, разомлев от сытной еды. Хоть переночую в тепле. А дальше – как карта ляжет. Пулемет бы отбить обратно. И тачанку. За тачанку тесть прибьет, если его самого никто еще не повесил. Только вот как? Если б это были, скажем, белые, то можно было бы пойти до этого Терентьева, а потом дезертировать обратно. Белые отпадали сразу. Не для того Крысюк офицерье вешал, чтоб им же кланяться. Кума трещала, как агитатор.

– Ворон, говоришь? И шо тот Ворон?

Кума уронила все, что было у нее в руках – казанок, ложки, миску, хорошо, что хоть миска железная была.

– Гнат, ты чего?

– А до кого же мне еще? Ну головы рубит, ну и что? Насчет хромого – сбежал сюда пожрать, от кого – по ситуации. Он вообще–то кашевар, стреляет погано, видит так же, как стреляет. Безобидная тварючка. В пьяном виде спит, рук не распускает.

Крысюк зевнул. Стемнело окончательно, а керосинка у кумы на днях разбилась. Да и зачем лампу без дела жечь? Махновец стащил сапоги, влез на печку и отключился почти сразу же. Ему снился Троцкий, продающий кровянку.

Утро выдалось препоганым – Лось проснулся от того, что кто–то меряет его веревочкой в длину. Хозяйская дочка, если точнее. И ее фразочка «якраз под капусту» радости не добавила. Да, ребенок маленький, шестилетний. Но кто ж из нее вырастет? Насколько бывший студент понимал, ребенку поручили что–то сделать с курами. С двора доносились вопли «стоять, контра!» Кажется, на обед планировался куриный супчик или что–то в этом роде. Нога болела. Даже в спокойном состоянии. Крысюк, зараза, куда–то ушел, и явно не за пряниками. Если верить хозяйской дочке, то вышеупомянутый махновец обещал оторвать Терентьеву все органы размножения, пожарить и накормить этой поджаркой бывшего владельца. Причем милый ребенок свободно употребил трехэтажный матерный загиб про отрывание. Неудачливый прогрессор закрыл глаза. Он бы душу продал за упаковку анальгина. Да и кушать хочется. А никого нету. Паук под потолком не в счет. А еда тут точно есть, или хоть вчера была. Гречка очень даже. Только вот еда на кухне, вода тоже на кухне, а добраться туда как? В голову прогрессору полезли воспоминания – как он в детстве читал «Мизери». А теперь сам в похожем положении. Даже хуже.