Андрей Бондаренко - Клоуны и Шекспир

Входная дверь, подчиняясь грубому удару, нанесённому подошвой тяжёлого сапога, распахнулась, и мужской голос, состоящий сугубо из начальственных интонаций, приказал:

– Всем выйти во двор! И хозяевам и гостям! Быстро! Иначе подожжём дом! Всем, я сказал!

– Есть запасной выход? – шёпотом спросил Тиль.

– Нету, – ответил Клаас. – А, если бы и был? Толку-то? Далеко ли убежишь? Устроят облаву, перекроют все дороги, поймают, и всех пойманных казнят, жалости не ведая.

– А, сейчас?

– Будем надеяться, что не всех…

Лёнька понимающе переглянулся с напарником, мол: – «Действуем по обстановке, но горячку не порем и глупостями не занимаемся…».

Они вышли во двор.

Шестеро стражников, окружив профоса, грозно ощетинились короткими копьями. Ещё двое целились из арбалетов в Клааса, появившегося из дверей дома первым. Чуть в стороне, рачительно сложив толстые доски на землю, расположились уже знакомые монахи-премонстранты.

«А профос-то – дяденька приметный, импозантный и солидный до полной невозможности», – непроизвольно отметил Макаров. – «Чем-то неуловимо похожий на успешных политических деятелей из моего старого Мира. На российских успешных политических деятелей, ясный огонёк средневековой восковой свечи…. Физиономия щекастая такая, добротная. Сытая и безмерно-добродушная, с аккуратно-подстриженной седой бородкой. Взгляд избыточно-честный и неправдоподобно-открытый. А улыбка добрая-добрая. То бишь, слащавая и лицемерная. Типичная улыбка закостенелого и наглого бюрократа…. Да и одет господин профос весьма прилично и благородно. В меру нарядный камзол безупречного покроя. Бархатные тёмно-фиолетовые штанишки, аккуратно заправленные в новёхонькие сапоги терракотовой мягкой кожи. На голове – чёрная стильная шляпа, украшенная одиноким белым пером. Одиноким, но очень пышным…. Что ещё? Коротенькая (явно декоративная), дворянская шпага на левом боку. В руках наблюдается солидный чёрный посох. На толстой шее висит эстетичная золотая цепь с массивной ладанкой. Пальцы рук украшены многочисленными перстнями с самоцветами…. Умеет, сукин кот, себя подать, ничего не скажешь. Словно среднестатистический российский депутат Государственной Думы двадцать первого века…. Ага, черноволосый премонстрант подошёл к одному из арбалетчиков и что-то старательно нашептывает ему на ухо. Тот, похоже, проникся. Теперь чёрная арбалетная стрела смотрит в мою сторону. Вернее, прямо в грудь молодецкую. И это понятно. Чернявый, очевидно, не забыл о толстой палке, которую я у него отобрал утром. Отобрал и сломал…».

– Кто такие? – картинно опираясь на чёрный посох и глядя в упор на Даниленко, спросил «приметный и солидный дяденька». – Отвечать, тварь длинноносая!

– Бродячие циркачи, – извинительно пожал плечами Тиль. – Остановились здесь на ночлег. Разве нельзя?

– Молчать! И до вас, морды, руки дойдут. В своё время…. Угольщик Клаас! Выйти вперёд!

– Вышел…

– Ты пойдёшь с нами.

– Зачем?

– Великая Инквизиция обвиняет тебя в ереси. Суд состоится сегодня. Между первой и второй вечерней дойкой коров. Вести его будет сам инквизитор Тительман, ближайший соратник высокородного кардинала Гранвеллы. О начале справедливого церковного суда, как и положено, известит городской колокол…. Молчать! Вопросов не задавать! На суде всё объяснят. И тебе, угольщик. И твоей супруге. И всем жителям Дамме…. Если ты честен, послушен и боголюбив, то боятся нечего. Будешь оправдан…. Вытяни вперёд руки, сложенные вместе. Ну, кому сказано?

Клаас подчинился.

К нему, мелко семеня ногами и зловредно усмехаясь, подошёл – с куском толстой верёвки в руках – высоченный монах. Ловкий взмах, второй, третий, и руки угольщика были крепко связаны.

– В тюрьму его, злыдня! – последовала новая команда.

– Добрый господин! Разрешите мне пойти вместе с мужем! – взмолилась Сооткин. – Ради всех Святых.

– Следуй, женщина, – состроив бесконечно-добрую физиономию, милостиво разрешил профос. – Но только до порога тюрьмы. Сиди там и покорно жди. Разрешаю.

– До встречи, друзья. Скоро увидимся, – попрощался угольщик. – Господь нас не оставит…

Два ландскнехта, угрожающе сжимая в ладонях копья, увели Клааса и Сооткин. Остальные стражники остались на прежних местах.

Рыженький монах подошёл к профосу и начал что-то надоедливо нашептывать.

– Отстань от меня, торопыга! – досадливо отмахнулся обладатель «типичной улыбки закостенелого бюрократа». – Всё должно быть по закону. Вот, будет решение суда, тогда…. Эй, клоуны!

– Мы здесь, господин, – изобразил почтительный поклон Тиль. – Слушаем вас очень внимательно. Приказывайте.

– Вон отсюда, бродячие псы! Забирайте ваш смешной фургон, тощую клячу и уматывайте.

– Ослик и собака тоже принадлежат нам.

– Забирайте, раз они находятся вне строений.

– У нас на сеновале остались вещи…

– Молчать! Имущество обвиняемого – до решения Высокого церковного суда – подлежит аресту. Включая всё, что находится внутри дома и прочих хозяйственных построек. Монахи, заколачивайте все двери и окна! Все-все-все, какие обнаружатся. С сеновала, как раз, и начинайте.

Премонстранты не заставили себя долго ждать. Вскоре со стороны сеновала раздался громкий характерный стук – чернявый и длиннющий монахи крепко прижимали массивную доску к косякам дверной коробки, а рыжеватый – с ненаигранным остервенением – забивал молотком толстенные бронзовые гвозди.

– Эй, циркачи! – напомнил о своём существовании профос. – Запрягайте лошадку и проваливайте отсюда. Долго я вас, сволочей заскорузлых и блохастых, буду ждать?

– Как же наш пятнистый Фил? – сдавленным голосом, чуть не плача, спросил Франк. – Неужели, мы его бросим?

– Ночью заберём, – пообещал Даниленко. – Подберёмся к задней стене сарая, оторвём пару-тройку досок и заберём. Ладно, надо уезжать, пока господин профос не разозлился по-настоящему. Отберёт ещё, не дай Бог, все деньги. Что тогда будем делать?

Цирковой фургончик покинул гостеприимный двор Клааса. Иеф и Тит Шнуффий, понуро опустив лохматые головы, трусили следом.

Леонид и Неле сидели рядышком на козлах.

– Ламме, отдай мне вожжи, – попросила девушка. – Есть тут одно подходящее местечко для стоянки. И от торговой площади совсем недалеко, и народ там не шастает. То есть, обходит стороной. Спрячемся на время. Лишним не будет…

– Держи, правь, – согласился Макаров, а после полуминутного молчания спросил: – Как думаешь, за что арестовали твоего отца?

– Думаю, что из-за денег. Матушка не один раз говорила, мол: – «Боком нам выйдет это золото…». Вот, получается, накликала беду…