Дмитрий Хван - Хозяин Амура

— Заткнись! — рявкнул Саньта. — Может, наши лазутчики ошиблись в количестве воинов противника?!

И снова звуки схватки стали затухать. Выстрелы тех аркебуз, о коих говорили воины, которые столкнулись с передовым отрядом варваров, звучали всё реже. Зато стали слышны яростные хрипы и тяжкий надсадный кашель, будто выворачивавший человека наизнанку. Послышались вскрики — впереди показались фигуры чахарцев. Они бежали на заплетающихся ногах, слепо натыкаясь на стволы буков, падая, они пытались подняться, но не у всех это получалось. Воины подались вперёд.

— А ну стоять на месте! — закричал Саньта. — Стоять!

Его приказ подхватили офицеры, еле сдерживая порыв солдатской массы. Тем временем чахарцы, достигнув ручья, падали в него лицом и барахтались в холодной воде, словно пытаясь избавиться от мучений. Кто-то так и оставался без движения. Кто-то раздирал ногтями горло и щёки. Солдаты с широко раскрытыми от ужасной картины глазами разом ахнули. Селин понял, что, если он сейчас не уведёт солдат к городку, его тысяча превратится в безликую массу паникующих и разбегающихся людей.

— Каждый сотник головой отвечает за сохранность его отряда. — Селин передал приказ и готовился уже отдать следующий, о немедленном отходе, как с небольшой возвышенности, где начиналась буковая роща, начал спускаться туман, клубящийся белыми языками. А вскоре донёсся и серный запах, словно этот дым исходил из пасти дракона.

Последней каплей стало появление в этом смрадном дыму страшных фигур — один за другим они выныривали из него, словно из преисподней, из нижнего мира. Мира демонов. Человеческих лиц не было видно, лишь только покрытые чёрной кожей отвратительные рожи с круглыми наростами по бокам, а вместо глаз были поблёскивающие на свету буркала. Кровь застыла в жилах солдат, и в этот момент Саньта понял, что он не успеет отдать второй приказ. Не отрываясь он смотрел вперёд, не обращая внимания на разбегавшихся в панике солдат, — демоны, кто присев на колено, кто оставшись стоять, начали водить из стороны в сторону стволами тонких аркебуз, из которых время от времени изрыгалось пламя и дым. А на стволе аркебузы холодно поблёскивали длинные ножи. Ноги селина подкосились, а горло перехватило, будто железной рукавицей, и дышать стало совершенно невозможно. Из глаз брызнули слёзы, оттого что в них впилась сотня иголок, а кишечник в одно мгновение ослаб и немедленно опорожнился. Он попытался развернуться, броситься прочь, но не смог этого сделать. Саньта чувствовал, как его пытаются тащить оставшиеся при нём воины, но каждый из них то и дело падал на землю. Вскоре упал и он сам, повергнутый наземь сильнейшим ударом в грудь. Более он ничего не видел и не слышал, только чувствовал еле ощутимые удары по телу. Его воины, пытаясь спастись, наталкивались сослепу и на тело своего селина. Вскоре сознание его померкло, и Саньта получил, наконец, отдохновение.

Спустя без малого час городок был надёжно блокирован, однако сунгарийцы, по приказу Матусевича, переданного по радио, оставили для бегства раздавленного и побитого противника просеку, что вела к берегу Сунгари. Натыкаясь повсюду на смертельные выстрелы из скорострельных аркебуз, маньчжуры и чахарцы, наконец, поняли, где им оставлена лазейка, и, бросая оружие и припасы, уходили по этой тропе. Но «гневные» пропускали далеко не всех — высшие офицеры уводились в сторону, простые же солдаты, цижэни, убегали прочь. Кроме того, этот способ фильтрации врага был необходим для поимки виденных разведкой европейцев, что были среди маньчжуров. По словам пленников, в лагере их было пятеро, а старшим среди них являлся мастер литья пушек и стрельбы из оных некий Г он Салу. У него в помощниках были Тьяго и Жан. Имена двух других иезуитов маньчжуры называли уж слишком вычурно, явно на свой лад.

— Переговорщики возвращаются, товарищ гвардии капитан! — доложил Гусаку посланный своим ротным стрелок. — Пешком идут!

— Хорошо, — кивнул Мирослав. — Но проводи ко мне только двух старших, остальных гони.

Закончив разбирать действия гренадёрских взводов и их координацию со стрелками и разведчиками, Гусак поблагодарил офицеров-корейцев за удовлетворительную работу. Отличной или даже хорошей её нельзя было назвать из-за некоторых огрехов и ошибок. Так, при столкновениях с чахарцами в орешнике и в схватках при разгроме лесного лагеря погибло четыре гренадёра и двое дауров-стрелков. Также были и раненые, числом с дюжину, но большинство из них раны имели лёгкие. Не все гренадёры смогли выполнить задание до конца, были и те, кто оказался слаб. Так, несколько человек потеряли сознание при действии в наглухо закрытых одеждах и средстве личной защиты. Кое-кто и вовсе получил отравление из-за неумело надетого противогаза. Хотя требовать безукоризненного выполнения задания было бы излишне; главное — задача была выполнена, а корейцы Ли Хо и Ан Чжонхи получили боевой опыт при столкновении с сильным и свирепым противником, закалённым в боях с китайской армией империей Мин и восточной Халхой. Эти солдаты не были похожи на ополчения дючерских мятежников или гарнизонных отрядов маньчжуров, с которыми корейцы уже привыкли воевать. За переход на следующий уровень военного искусства плата взималась кровью — этого правила сложно было избежать.

Отличились и дауры — мало того что они, перебив охрану, увели у чахарских воинов табун коней, так ещё и уничтожили врагов, бросившихся за ними в погоню. В итоге сегодняшнего боя городок был занят сунгарийцами, а маньчжуро-чахарское войско перестало существовать, лишившись не только припасов, знамён и оружия, но и самого главного — своего офицерского состава, захваченного в плен. То-то Матусевичу недавно пришли заявки от северобайкальской свинцовой плавильни на рабочие руки, числом в два десятка.

Едва ли не главным итогом боя стало пленение двух иезуитов, оставшихся в живых, — португальца Гонсалу ди Соуза и некоего Жана, назвавшегося Иоганном Паулем фон Рихтером.

Специалистов по португальскому языку среди спецназовцев, что естественно, не было. А вот с немецким дело обстояло лучше. Однако Мирослав понимал, что современный этому времени язык далёк от того, на коем говорили немцы в его прошлой жизни. Здешний русский-то поначалу бывал для Гусака сложен, нужно было время, чтобы к нему привыкнуть.

— Мартын! — Капитан зашёл в палатку связи к радистам. — У тебя немецкий — свободный?

— Нет, — покачал головой плотный, начинающий седеть лейтенант гвардии. — Я в польском хорошо секу, мазовецкий диалект. А в немецком Гамшик силён, старпом на канонерке.

— Точно! Вызывай Марека немедленно! — приказал Мирослав и вышел из палатки.