Руслан Мельников - Тевтонский крест

Бурцев, так и не сомкнувший глаз, выкатился из засаленного «спальника». Вовремя! Покинутые им шкуры — дурно пахнущие, но такие теплые и уютные — пронзил арбалетный болт.

Дмитрий оказался еще расторопней: новгородец уже стоял на ногах в полном боевом облачении. Кольчугу десятник, в отличие от Бурцева, на ночь не снимал, а щит, шлем и меч всегда держал на расстоянии вытянутой руки.

— Поляки! — рявкнул Дмитрий. — Всем к бою!

Бурцев подхватил саблю и щит. Шлем в поднявшейся суматохе кто-то запнул невесть куда.

Вокруг суетились русичи и люди Бурангула. Татарский сотник что-то кричал, размахивал руками. Его стрелки, отбросив бесполезные луки со спущенными тетивами, хватались за копья и сабли. Кочевники, не привыкшие биться в пешем строю, пытались поймать напуганных лошадей. И падали, сбитые вражескими конниками.

Мимо Бурцева вихрем пронесся всадник с золотыми рыцарскими шпорами и в кастрюлеобразном шлеме. Польский меч ударил в железную нашлепку в центре щита, отскочил. Бурцев пошатнулся. Рыцарь умчался дальше. По пути он зарубил запутавшегося в спальных шкурах монгольского воина. Потом под его клинком пала обезумевшая от ужаса мохнатая лошадка без седока.

Поляки рубили и кололи с яростью одержимых. И людей, и коней.

«Неужто Освальдовцы?!» — встревожился Бурцев. Добжиньский рыцарь на поверку оказался преизрядной свиньей, но все-таки биться с недавними союзниками не хотелось.

Впрочем, нападавших было слишком много. В лесном лагере Освальда не набралось бы столько хорошо вооруженных конных воинов. И потом… Добжинец был там единственным рыцарем, а здесь их десятка полтора-два. И каждый со своими оруженосцами… Нет, в эту атаку поляков вел другой вожак — не менее отважный и опытный, но другой.

Нападавшие широкой дугой продвигались от леса, вырубая, выкашивая все на своем пути. Скакали в три ряда. Впереди — рыцари, за ними — прикрывавшие своих панов с флангов конные арбалетчики, кнехты и оруженосцы. Последними мчались слуги с факелами. Когда они успели запалить огни — еще в лесу или уже в лагере, сунув приготовленные факелы в дотлевающие костры часовых, — Бурцев так и не понял. Но в предназначении огня сомневаться не приходилось. Факельщики, следовавшие по расчищенному рыцарями пути, старались поджечь все, что попадалось под руку. В лагере уже пылали пара десятков палаток простых воинов и шатер какого-то знатного нойона.

Скоро, совсем скоро поджигатели доберутся до мешков с порохом и до снаряженных, готовых к бою бомб Сыма Цзяна. Вряд ли сами они понимают, что произойдет, если в кучу турсуков с «громовой смесью» сунуть пылающий факел.

Польские рыцари уже прорубились к опасному грузу. И тут встретили достойный отпор. Пешие русичи и татары Бурангула сдержали натиск всадников, используя груду мешков в качестве баррикады. Бой на пороховой бочке!

Бурцев бросился в самую гущу схватки. Туда, где копытами огромного коня топтал турсуки всадник в шлеме-ведре, украшенном жутковатыми рогами. Видел Бурцев уже этот шлем. И герб на щите — черного орла на желтом фоне и белого льва — на красном — тоже имел удовольствие лицезреть неподалеку от Сродовской крепости. Герб Куявии. Герб князя Казимиpa, похитившего Аделаиду… Пришло время рассчитаться, княже. За все рассчитаться.

Под копытами Казимирового коня лопнул пухлый бок прочного турсука. Рыцари из княжеской свиты вспороли копьями еще три или четыре мешка. Грузно выкатились связки шипастых «громовых шаров». Грязный пороховой ручеек заструился из прорех на землю. Вот теперь точно достаточно одной-единственной искры, чтобы…

Плевать! Слуги-факельщики, жгущие шатры и палатки, еще далеко, а Казимир — вот он, собственной персоной! Отбросил сломанное копье и, как заведенный, орудует тяжелым рыцарским мечом.

Пробирался Бурцев к князю, нимало не заботясь о том, как будет действовать дальше: пеший, бездоспешный, с щитом и короткой сабелькой — против опытного конного воина при полном вооружении. Главное, добраться до похитителя Аделаиды, а уж там…

Бурцев едва успел подставить щит под наконечник кнехтового копья, целившего в грудь. Отбил меч куявского оруженосца. Отскочил от рухнувшего с коня окровавленного тела. Не то, не то, все не то! Ввязываться в схватку с рыцарской свитой и добивать раненых не входило в его планы. Прикрывшись щитом, Василий упрямо лез вперед — к Казимиру. От запаха человеческого и лошадиного пота, от крови, от поднятой сражающимися пыли и едкой вонючей пороховой смеси его мутило, а сыпавшиеся отовсюду удары едва не сшибали с ног. Порубанный щит, казалось, вот-вот развалится на куски. Но ненавистные куявские орел и лев были уже совсем близко.

Конь Казимира, по самое брюхо заляпанный кровью и пороховой пылью, топтался по изрубленным трупам. Четверо пеших бойцов — двое русичей и двое стрелков Бурангула — уже пали от меча князя. Еще двое — Дмитрий и Бурангул — пока преграждали путь предводителю куявцев. Однако и их всадник уверенно теснил за пороховые мешки.

— Ка-зи-мир! — Бурцев бросился на князя. Крестовина рогатого шлема с узкой смотровой щелью обратилась к нему.

Вязкая смесь крови и пороха липла к ногам, мертвые тела, кожаные мешки и рассыпанные китайские бомбы мешали двигаться, но все же Бурцев успел. Он рубанул первым, рубанул с плеча.

Бурцев атаковал справа, и князь не успел подставить под его саблю орла и льва на своем щите. Изогнутый клинок ударил в бок, в правое подреберье, в печень, прикрытую кольчугой и кожаным панцирем. Располосовать толстую кожу! Порвать кольчужные звенья!

Да, прикрыться щитом князь не успел. Но он оказался прекрасным наездником. Легкое движение шпор, натянутые поводья — и животное поднялось на дыбы, чуть развернулось. Совсем чуть-чуть. Казимир спас свою печень, в последний момент ускользнув от клинка, укрывшись за высокой передней лукой рыцарского седла… А лука из прочного дерева — это тоже щит, способный погасить даже смертоносный удар.

Сабля разнесла дерево в щепки, скользнула по седлу, по поножам Казимира, по плотной войлочной попоне боевого коня.

Ответный удар был страшен. Под тяжелым мечом князя Куявии щит Бурцева разлетелся на куски. Левая рука, принявшая удар, отсохла от боли. А Казимир поднимал клинок снова. Глухое рычание доносилось из-под закрытого шлема-топхельма.

Конец?

Опять звон, опять треск. Снова над ней, над родимой, — прямо над головой. Щит Дмитрия вовремя прикрыл Бурцева. И этот щит выдержал.

— Ноги! — заорал новгородец. — Подсекай ноги коню! Или брюхо вспарывай! Иначе ворога не достать!

Бурцев лошадей любил, но… Но свою жизнь он ценил больше. Потому и поднырнул под меч Казимира, норовя рассечь сухожилия куявского коня.