Руслан Мельников - Тевтонский крест

Бурцев помог ей отнести корзину. До самого дома.

По пути девушка болтала без умолку. Он узнал, что до прихода татар Ядвига состояла в услужении у богатого легницкого купца Ирвина, сделавшего состояние на торговле пенькой, льном и суконными отрезами.

— Смешной он такой! — заливисто хохотала Ядвига. — Все норовил ко мне под юбку залезть, пока супружница не видит. А у самого рога — в дверь не пройти. Женушка-то его давно уж полюбовничка завела — десятника городской стражи. Я купчишке отказала в ласках. Осерчал он — жуть. Грозился выгнать меня, да жена не позволила. Я ведь милому ее записки ношу. А коли меня прогнать, кто службу эту тайную справлять будет? Так Ирвин в отместку удумал мне жизнь испортить: запретил парней водить. Самолично, бывало, по ночам за дверью следил. Но дверь дверью, а окно на что? Так вот и жили. Потом татары эти проклятущие объявились. Войско Генриха Благочестивого в Легнице встало. Во все лучшие дома паны рыцари на постой разместились. Купчишке нашему заплатили хорошо и вежливо попросили освободить хоромы. А Ирвин тому только рад. Как узнал, что язычники идут на Легницу, — жену с добром в охапку — и прочь из города. А меня вот брать с собой не захотел. Да и супружница его не настаивала — перепугалась сама, стала сразу женушкой покорной и благоверной. Но новые хозяева меня в доме Ирвина оставили. Толковая служанка — она всем нужна.

Горожанка подмигнула Бурцеву. Судя по всему, Ядвига была девушкой не только толковой, но — что, вероятно, особенно ценилось «панами рыцарями» — и жадной до любовных утех. Не по корысти, как куртизанки, а своего прирожденного жизнелюбия ради. Но это даже к лучшему. Такая случайная связь ни к чему не обязывает и быстро забывается.

— Да вот мы и пришли, Вацлав. Видишь дом в два этажа возле собора Девы Марии?

Впереди действительно возвышался католический храм, опоясанный высокой оградой со сквозными крестообразными отверстиями и фигурками ангелов из белого мрамора наверху. Чуть наискось от церкви виднелся купеческий особняк из красного кирпича и распятием над дверьми. Рядом — почти вплотную с жилым домом пеньково-суконного магната — располагалось длинное приземистое строение. По всей видимости, бывший склад, нынче превращенный в казарму: вокруг здания слонялись вооруженные люди, у крытой коновязи похрустывали овсом боевые лошади. Вход в особняк тоже охранялся. Здесь на посту маялся от безделья молодой воин, в кольчуге, шляпообразном шлеме и при мече.

— Здравствуй, Ядвижка, — плотоядно сверкнул глазами он, — кого это ты сегодня привела?

— Татарского лазутчика! — рассмеялась девушка. Бурцев тоже попытался сделать вид, что ему весело. — Вот, помог принести корзину с рынка.

— Эх, — мечтательно вздохнул поляк. — Кабы дождалась ты конца моей стражи да пригласила к себе меня вместо этого кмета…

— Всему свое время, — Ядвига шутливо стукнула кулачком по шлему стражника. — Дойдет и до тебя очередь, Францишек. Проходи, Вацлав.

Он прошел. Нет, в этой беззаботной легконравной щебетунье определенно было что-то притягательное.

— Наверх не суйся, — шепнула Ядвига. — На втором этаже моя госпожа живет. И охрана ее. Злые, что волки в зиму.

«Крутая, видать, госпожа, — подумал Бурцев. — И откуда она вообще взялась, если купчиха уехала вместе с купцом, а дом заняли польские рыцари?»

Но Ядвига уже толкала гостя за лестницу:

— Вот сюда — милости просим. Здесь моя комната. Аккурат под покоями госпожи. Заходи, не бойся.

Она открыла неприметную дверку.

Бурцев вошел.

И чуть не выронил корзину с платьями.

Комнатой Ядвиги оказалась небогато обставленная, темная (воловий пузырь, натянутый на раму в единственном окне, скверно пропускал свет) каморка. Впрочем, скудного освещения хватило, чтобы разглядеть небольшую дыру в потолке. Из этого узкого отверстия над засыпанным деревянной щепой ложем свисало… женское тело. Тело отчаянно сучило ногами. До подмышек оно уже было внизу, но руки, плечи и голова все еще находились на втором этаже купеческого особняка.

Дальнейшее продвижение вниз тормозила одежда. «Пробка» из платьев и юбок задралась до неприличия и надежно удерживала несчастную в висячем положении. Женщина, или, скорее, юная дева, несмотря на хрупкую комплекцию, застряла, как Вини-Пух в кроличьей норе. Ну а поскольку средневековые дамы не носили привычного для современниц Бурцева нижнего белья, он поневоле стал свидетелем весьма пикантного зрелища. И весьма волнующего тоже.

Ничто не скрывало сейчас стройных ножек, будоражащего кровь пушка между ними, плоского животика, бедер, на которых не просматривалось ни капли лишнего жира, высоких грудок с острыми сосками, свежего, по своему даже эротичного шрамика под левой грудью… Шрамик?! Бурцева словно окатили ледяной водой. Да неужели!

— Госпожа! — вошла и всплеснула руками Ядвига. Былого веселья — как не бывало. Девушка метнулась к кровати. Сбросила с постели погнутую кочергу, которой, видимо, и расковыряли злополучную дыру в потолке. Перепуганная служанка попыталась вырвать обнаженное тело из плена задравшихся одежд.

— Чего стоишь, Вацлав?! Бросай корзину, помогай. Она же задохнется!

В самом деле! Бедняжка бог знает сколько времени висит на собственном платье в тесной щели пролома. Бурцев бросился на помощь. Было не до церемоний, но все же когда он обхватил застрявшую девушку за то место, к которому не принято прикасаться в приличном обществе, по рукам прошла дрожь. Будто током шибануло.

Затрещала рвущаяся ткань — и все трое рухнули на ложе Ядвиги. Служанка скатилась на пол, а раскрасневшаяся мордашка малопольской княжны Агделайды Краковской уткнулась в лицо Бурцева. Вот, значит, к какой госпоже в услужение наняли Ядвигу!

Первым делом Аделаида подскочила как ужаленная. Вторым — прикрылась остатками платья. Третьим — удивленно выдохнула: «Вацлав?!» Четвертым — влепила ему звонкую пощечину, яростно прошипев: «Да как ты смел, мужлан!» Пятым — бросилась на шею Бурцеву. Шестым — отпрянула прочь и часто-часто задышала.

— Вы что, знакомы? — пискнула из-под ложа Ядвига.

На нее, однако, внимания не обращали.

— Как. Ты. Сюда. Попал?

Бурцев ответил Аделаиде не сразу. Его ладони еще ощущали тепло и упругость ягодиц княжны. А перед мысленным взором до сих пор парило обнаженное тело дочери Лешко Белого. Такой же, ну, или почти такой представлял Бурцев Аделаиду в своих самых сладостных мечтах.

— Как, Вацлав?

— Э-э-э… М-м-м… — Он замялся.

Говорить правду о том, почему он здесь оказался, не хотелось.

— Искал тебя…

Это тоже не было ложью, не так ли?

— А-а, — Аделаида вздохнула. Как показалось Бурцеву, с облегчением. — А то уж я подумала… Ядвига наша — девушка несколько гм… легкомысленная и охочая до… В общем, мужчины на ее ложе — гости не редкие.