Иван Апраксин - Подменный князь

– Отец Иоанн мне рассказывал, – пояснил Феодор. – А служу с голоса. Отец Иоанн меня научил, я запомнил, вот и служу. И знаю, что это означает.

Диакон заговорил по-гречески, и я понял, что он имеет в виду. Священник научил его богослужению на греческом языке, и Феодор просто заучил это наизусть. С голоса на голос.

В каком-то смысле тяжелейшая задача. Попробуй выучи наизусть на незнакомом языке все то, что должен провозглашать в церкви диакон! И подсмотреть ведь нельзя, если ты неграмотный.

Все остальные члены семьи диакона прислушивались к нашему разговору. Они старались этого не показать, и никто старался не смотреть в нашу сторону, но по напряженному молчанию можно было судить о внимании, обращенном на нас.

– А от каких болезней ты лечишь? – с интересом спросил нас хозяин. Поскольку с таким вопросом ко мне уже не раз обращались тут, я несколько осмелел. Мы с Любавой падали от усталости, были голодны, как волки, а Феодор даже не предложил нам присесть. Разговаривал как царь со своими слугами или как хозяин с работниками. А мы ведь были гостями, как ни крути…

Об этом я и сказал диакону, не постеснялся. Пусть тут десятый век, но ведь ноги-то не железные.

– Садись рядом, – после короткого раздумья предложил Феодор. – А помощница твоя пусть во дворе подождет, там и отдохнет. Негоже поганой в христианском доме сидеть.

Вот это да! К такому я был не готов. Вообще, мир в который я попал, нравился мне все меньше и меньше…

– Нет, – твердо произнес я, стараясь говорить как можно спокойнее. – Похоже, отец Иоанн хоть и рассказывал тебе о Священном Писании, но, видно, не все успел рассказать. Одним словом, либо ты принимаешь нас твоими гостями, либо нет, и тогда мы уходим. Но если принимаешь, то моя девушка не будет сидеть во дворе. – А поскольку Феодор молчал, то я добавил более миролюбиво: – Уверен, что отец Иоанн еще расскажет тебе о том, как Священное Писание учит относиться к людям. Ко всем людям, независимо от того, какого они народа и какой веры. Там про это много сказано, ты еще узнаешь об этом. А потом мы поговорим о твоих болезнях. Я вижу, ты больной человек.

То ли мои увещевания подействовали, то ли диакону не терпелось поговорить о своих недугах со знающим человеком, но он мрачно буркнул в ответ:

– Садитесь оба.

Жаловался он на постоянную сухость во рту, желание пить и невозможность напиться.

– Живот только раздувает, а во рту все равно все шершавое, будто и не пил, – рассказал он. – А еще слабость во всем теле, даже с утра. Иной раз всю службу на ногах не выстоишь, приходится присаживаться.

Я взял его за запястье. Пульс слабого наполнения, частый. Вместе с уже замеченной мною отечностью лица картина складывалась совершенно определенная. Конечно, хорошо бы сделать анализ крови, но где же тут взять лабораторию?

– Диабет, – сказал я вслух, забывшись.

– Что? – хором переспросили Феодор с Любавой.

В своем времени я непременно потребовал бы сделать анализ крови на сахар. Это рутинная и несложная процедура. Однако в данном случае клиническая картина диабета была очевидной без всяких анализов.

Я задумчиво посмотрел в лицо диакона. Прописать ему инсулин, который изобретут через тысячу лет?

Врачу всегда очень неприятно ощущать собственную беспомощность. Наверное, мне потому и нравилось работать на «Скорой», что там всегда есть возможность сделать с больным хоть что-то: поставить укол, сделать искусственное дыхание или наложить повязку. На самом деле это зачастую лишь имитация деятельности, и пациенту мои манипуляции все равно не помогут, но все же…

А в данном случае все не так. У человека тяжелое хроническое заболевание. Я понимаю его характер, но сделать ничего не могу, потому что нет лекарств. Никаких. А, кроме того, при диабете необходим регулярный контроль сахара в крови. А как его осуществить, если невозможно сделать анализ крови?

– Нужно соблюдать диету, – сказал я, отпуская руку Феодора. – Следи за тем, что ты ешь. Некоторые продукты тебе есть нельзя.

А поскольку диакон смотрел на меня с все возрастающим недоверием, я решил объяснить ему свой совет. Пусть он поймет меня.

– Тебе сегодня лучше, чем обычно, или хуже? – спросил я.

– Хуже, – мрачно заявил он. – С утра было нормально и днем тоже, а к вечеру стало гораздо хуже. Я думаю, это оттого, что принесли дурные новости: Владимир стал князем киевским. Не жить больше христианам в Киеве…

– А что ты ел сегодня днем? – поинтересовался я.

– Как что? Мяса я не ем, – ответил Феодор. – А сегодня ел морковь в меду – самая полезная пища.

– Ну да, – кивнул я. – Самая полезная, только не для тебя. Для тебя это как раз сочетание недопустимых продуктов. Тебя нельзя есть ни морковь, ни мед. Совсем ни капли, ни крошки.

«А иначе будет сахарная кома, – хотел было добавить я для убедительности. – И тогда тебе точно крышка, причем быстрая».

Но говорить вслух не стал, потому что эта самая кома и так не минует моего пациента. При отсутствии контроля сахара, как ни старайся соблюдать диету, а шансов на долгую жизнь нет.

– Чудак ты, – покровительственно усмехнулся Феодор, пожав плечами на мои слова. – Уж не знаю, из каких краев ты пришел сюда, но только вряд ли кто-то захочет здесь у тебя лечиться.

– Почему? – сразу не понял я такого категорического суждения.

Вероятно, наш хозяин проникся сочувствием к такому придурку, как я, и потому снизошел до объяснения.

– Ну, ты хоть сам послушай, что ты говоришь, – сказал он. – Морковь и редька – это же главная еда человека, она дает бодрость и полезна всем, от ребятишек до стариков. А мед дает силу, в нем целебные свойства, он дает здоровье. Кто же этого не знает? А ты говоришь, что этого мне нельзя есть. Ты, наверное, плохо учился своему ремеслу лекаря или просто самозванец.

Я уныло промолчал. А что можно возразить? Рассказывать про функцию поджелудочной железы и выработку инсулина? Про свойства продуктов содержать в себе сахар?

А поскольку я растерянно молчал, диакон истолковал это по-своему.

– Ладно, – сказал он, махнув рукой. – Если уж тебя брат Захария прислал и ты из наших, хоть и странный какой-то, то не гнать же тебя на улицу. Но в доме вас оставить не могу. Девка твоя – поганая, и потом, чувствует мое сердце, что ты с ней блудишь. Ведь блудишь?

Мы с Любавой ничего не ответили, и Феодор, найдя в этом подтверждение своим догадкам о нашей порочности, сокрушенно вздохнул.

– Так что в доме вас не оставлю. Идите на сеновал, там и ночуйте.

На сеновал нас конвоировали старший сын Феодора и его жена с двумя маленькими детьми, цеплявшимися за подол ее платья. Сын по дороге дал нам напиться из колодца, вырытого посреди двора, а невестка молча сунула Любаве большую плоскую лепешку из пшеницы и несколько длинных огурцов с пупырышками.