Юрий Валин - Наш бронепоезд. Даешь Варшаву!

Странный это был разговор. Макаров спрашивал, и по тому, как хаотично метались его мысли, можно было догадаться, в каком смятении пребывает подполковник. Иной раз Катя от сочувствия зубы стискивала. Мудр был Алексей Осипович. Прямых вопросов – откуда гостья пришла да отчего всезнайка такая – не задавал. Но отвечать было больно. Как всегда… Вот за что ненавидишь работу в Отделе «К», так за то, что изменить ничего невозможно. Почти невозможно. Вектор всегда выпрямляется. Какую операцию ни проводи, на какие ключевые точки ни воздействуй, рано или поздно Основной вариант возьмет свое. Были у Отдела удачные акции, только гордость после их проведения улетучивалась мгновенно. Как ни воздействуй – всегда недостаточно. И как же жжет понимание, что твои знания, твои усилия – капля в море. Отчаянный контрудар под Львовом в 41-м, сбитый самолет с командованием группы «Центр» во главе с Ф. Боком… В 42-м году – безумно талантливые люди, спасенные, вытащенные из-под огня и в полной мере послужившие стране… Всего этого мало. И стабилизированный фронт, и немцы, застрявшие под Лугой и Ельней, и отсутствие в истории той «кальки» жуткого словосочетания «блокада Ленинграда» – ничтожно мало. Потому что возникла еще и чудовищная мясорубка под Балатоном, и неудачная Маньчжурская операция.

Ни о чем этом Катя не упоминала. Только общие вопросы освещала – что будет да что вообще от России-то останется.

Улавливал подполковник полутона, не переспрашивал. Учтет. Сам учтет, семью вытащит, друзьям подскажет. Не историю вы, товарищ сержант, меняете, лишь судьбы людей. Отдельных симпатичных людей. Судя по резким коррекциям в текущий момент, вектор выпрямится не ранее середины 30-х. Неизвестно, случится ли в здешней «кальке» сталинский террор. Вполне возможно, репрессии будут помягче. Здесь после смерти Владимира Ильича все весьма круто перепуталось. Впрочем, не сержантское дело прогнозы прогнозировать. Вот та самая, Отечественная, неизбежна. Уж как ни просчитывали – и с вариантом последовательного и многолетнего воздействия на ключевые события, и с вариантом уничтожения всей нацистской верхушки оптом, и с созданием корявого Общеевропейского договора, – лишь сроки войны сдвигались. Мировой нарыв каплями, пусть даже литрами, зеленки не предотвратишь. Серьезные люди раньше прогнозами занимались, и отнюдь не два с половиной «Пентиума», стоящие на вооружении в Отделе «К», те вероятности просчитывали.

А вы, Екатерина Георгиевна, ведь не человек. Человек живет своей жизнью. А вы раз за разом в чужую заглядываете. Гостья. Туристка. И то, что башку вам могут оторвать точно так же, как и любому здешнему обывателю, ничуть вас не оправдывает. Рискуете небескорыстно, да еще оправдываетесь тем, что людям помогаете. Это расстреляв-то лишний цинк патронов?

Глаза у подполковника прикрыты. Веки свинцовые от бессонницы:

– Катя, за что нам все это? Почему судьба у страны такая?

– Бросьте, Алексей Осипович. Нормальная судьба, российская. Дерьма и крови по полной хапнем, но и для гордости места хватит. Выживем.

Загорелись тусклые лампочки на потолке. Конец фильмы. Разведгруппа головами завертела – Витка ошеломленная, Прот снисходительно усмехается. Отошел пророк. И то правда: из всех искусств для нас важнейшее – кино, вино и домино, как говорят, настойчиво заверял безвременно усопший вождь.

– Катерина Еорьевна, а как оно сделано? Как оно фотографируется? – Витка сдула с носа смолистый локон. – Они в театре фотографируют? Дивно прямо, честно слово.

– Придумывают историю. Записывают на бумаге. Потом снимают. Специальной камерой, не фотоаппаратом.

– Вот-вот, придумывают. Не история – сказочка, – Прот улыбнулся.

– Да, в жизни все еще нелепее, – согласился подполковник и надел фуражку. – Прошу на выход.

Прот посмотрел на усталого Макарова (захватывающая фильма словно три часа шла), потом глянул на Катю.

Все пророк кривошеий понимает. Катя сгребла мальчишку за вихры, с чувством потрепала:

– Не жмурься, вещий Павлович. Нам трястись не пристало. Мы рождены, что б сказку сделать былью.

– Стихи? – оживился поручик, в очередной раз принявший близко к сердцу душещипательную историю «У камина». – Извольте процитировать, Екатерина Георгиевна. Запишу-с.

– Красиво, – сказал поручик, закрывая записную книжку. – Фантастичными книжечками балуетесь?

– Можно и так считать, – Катя улыбнулась подполковнику. – А вообще, все будет хорошо, Алексей Осипович. У нас что стихи, что матерщина – все непременно созидательное. Будущее за нами будет, никуда оно не денется.

Катя поглядела на накрахмаленные передники. Ничего, сойдет. Передники доставили из госпиталя уже после обеда. Имидж добровольной сестры милосердия вполне уместен. Костюм из скромного серого шелка подогнан по фигуре, блузка чистенькая. И Витка тоже в порядке – скромное отглаженное платьице девчонке нравится. Макаров просил выглядеть достойно – удалось на все сто. Сопровождающие господина пророка лица и в глаза особо не бросаются, и вполне-вполне. Юбка, правда, дурацкая. Привыкнуть невозможно. Но тут уж ничего не поделаешь. Сойдет. Жаль только, сам прорицатель вновь в уныние впал.

– Ну, ты чего? – Катя присела на койку рядом с мальчиком. – С подполковником мы с тобой переговорили. Он хоть и слегка по другой линии, но с охраной порядок наведет. Там же не только мы будем – там о-го-го какие хари важные. Не о нас, так о них побеспокоятся.

– Я не беспокоюсь. Просто грустно. День такой солнечный. Сейчас бы в лес. – Прот вздохнул. – Вдруг с вами что-то случится? Вы, Екатерина Георгиевна, пообещайте мне подальше от тех кресел держаться.

– Какие кресла? – встряла Витка, пытающаяся перед зеркалом навести порядок со своими непослушными локонами. – Вы о чем весь час переглядаетесь? Мне сказать никак неможно? Тайны какие?

– Что тут говорить? Прот насчет вечера беспокоится.

– А как же мне не беспокоиться? Не каждый день мне перед генералами и комиссарами наизнанку выворачиваться приходится. Я, Вита, простой деревенский хлопец. Одно отличие, что голова больная, – пробормотал Прот.

– Ой, то у тебя хворая?! – Витка всплеснула руками. – О то ты такой хворый-несчастный? Вже я-то тебя не знаю? Вы с Катериной Еорьевной кого другого дурите. А то я, мыша жидовская, не понимаю. Отвлеченьем занимаетесь? Командир наша даже пану подполковнику голову закрутила. Вон как на нее смотрит.