Валерий Рогов - Претендент на царство

— И что же ваше исконное? — спросил я чуть иронично, подчеркнув слово «исконное».

— Моя главная цель — воссоздать на развалинах России Касимовское царство. Если хотите — ханство. Но лучше утвердить халифат. [9] Халифат — государство, во главе которого стоит наместник Магомета, совмещающий светскую и духовную власть. Такие государства были распространены на арабском Востоке до XIII века. — Авт. Я убежден, что власть в будущем — это симбиоз вождя и муллы, — твердо, серьёзно и горделиво произнёс Ордыбьев. — Вас это шокирует?

— Да, безусловно… Впрочем, я уже читал в газетах призывы к созданию Казанского халифата. — Мне сделалось нервически смешно, и я ничего не мог с собой поделать. — Так почему же, — и нервический смешок прорвался между слов, — не воссоздать сразу Золотую Орду?

— А вы зря смеетесь, — остудно заметил Ордыбьев. — Наверное, не с тем названием, но по сути — почему бы и нет? Кстати, такая сверхзадача уже бродит в умах, и я не вижу в этом невозможного. Аллаху это угодно!

— Да бросьте вы! — воскликнул я, теряя самообладание. — Кто может в такое поверить? Это — галлюцинации! Извините, но похоже на болезнь рассудка. Или сильное переутомление. Такое просто немыслимо!

— Однако скажите мне, — жестко и холодно отвечал Ордыбьев, — кто верил ещё в ноябре — да, да, в ноябре — девяносто первого года, что в декабре Советского Союза не станет? Кто, скажите?! Кто был такой разумный? Вы были?

— Нет… Пожалуй, нет.

— Кто верит сейчас в расчленение России? В её развал на три части или на восемь, десять, двадцать государств? Кричат, возмущаются, но — не верят! А события надо опережать, хотя бы на шаг, как вы сами справедливо заметили. Неизбежные события. Так почему же невозможно, неестественно воссоздание исторической территории татарского проживания? Так почему мне не быть предтечей? В конце концов, общее дело довершит сын. Но я сам хочу быть торжествующим победителем! Во мне как бы проросла великая идея; я ей служу и верю в её осуществление. И каждый день повторяю: Аллаху это угодно!

Мне казалось, что меня полонит сумасшествие; вот-вот охватит юродивое чудачество — начну биться в иступлённом смехе, может быть, в плаксивых конвульсиях, или возопию в истеричных рыданиях: мол, не могу! не надо! не хочу!.. Да, не хочу подобное слышать, воспринимать, обсуждать, оспаривать, потому что бред! бред! бред!.. Какое-то всамделишное с-ума-сшествие…

Однако: какой год идёт война в Чечне, с независимой Ичкерией?.. А если вспомнить пресловутых советологов, которые предрекают не только расчленение России, но и нескончаемые внутренние войны на её распадающейся территории…

В наступивших сумерках мне просто сделалось страшно. Я оглянулся — и конвульсивно вздрогнул, отпрянул, чуть не упал. На причале стояли две машины: мой белый «жигулёнок» и ордыбьевский «мерседес». Около него в полусвете вытянулись две фигуры, расставив ноги. Я непослушной рукой достал из кармана ключи от зажигания, показал Ордыбьеву. На его мертвенном в сумерках лице изобразилась презрительная усмешка. Он проговорил устало, ледяным тоном внушения:

— Теперь вы знаете, что мы всё можем. Теперь вы слишком много знаете, чтобы не выбрать одно из двух. Третьего не дано. Если вы окажетесь с нами, то будете достойно вознаграждены. Нам нужны умные перья. Наше дело нуждается в летописцах.

— Простите, но я не татарин, — и опять, помимо воли, прыснул нервическим смешком; и самому же сделалось противно. — Поймите: не та-та-рин.

— А разве орда была единоплеменной? — свысока и повелительно возразил он. — Разве монгольской? Нет. Но! Единый закон, единая вера, единые обычаи и — единовластие! Четыре прописные истины. А кроме того, повелитель — вне критики и вне условий, предназначенных другим. Но! — Он сделал паузу. — Повелитель нуждается в разумном окружении, и ему безразличны происхождение, убеждения и даже верования тех, кто преданно ему служит. Напомню ещё одну истину: в каждом русском есть хоть капля татарской крови.

— Н-да, этого, пожалуй, не оспоришь.

— И в заключение: если не согласны, то обо всём забудьте — и навсегда! Третьего, действительно, не дано. Потому что нежелательному свидетелю лучше не жить.

Эта угроза оказалась для меня восстановительным ударом, и я наконец-то справился со своим нервическим смешком. Сухо возразил:

— Вы очень строги ко мне. Разве я напрашивался в свидетели? Тем более, в нежелательные?

— Вы правы, — тут же смягчился он, и тон его уже не был ни высокомерным, ни повелительным. — Однако так получилось, и отныне ничего от меня не зависит. Я сам — раб обстоятельств.

— Точнее сказать: заблуждений.

— Может быть, и заблуждений. Хотя я по-другому формулирую: Великих Целей. Да, с прописных букв! И я рад быть рабом Великих Целей. Они возвышают меня. Да, они как недосягаемые вершины гор, устремлённые в само Небо. А я подобен муравью-скалолазу. Но я знаю, что делаю великое дело и служу Вечному. И вас призываю к тому же. Но вы, даже подумав, вряд ли согласитесь.

— Почему, всё же, вы так уверены?

— Потому, что я выяснил ваши взгляды. Для меня они — противоположны, если не сказать больше: враждебны. Но вы их не перемените.

— Благодарю за откровенность. А не желаете ли услышать мою?

— Безусловно, желаю. И буду искренне благодарен. Убеждён, что знать — хоть наполовину, хоть на четверть — мнение противника, пусть горькое, и обидное, в тысячу раз полезнее, в миллион раз важнее, чем слушать сладкий хор похвал от мнимых друзей.

— Вы меня определили в противники, не пожелав назвать врагом. Хотя мои взгляды для вас и враждебны…

— Не придавайте значения. Но по большой правде, по истине — так и есть!

— Вы фанатик, Ордыбьев. Ваш фанатизм, ваши Великие Цели приведут ко многим несчастьям. Вы воскрешаете тёмное прошлое. Только наивные люди — к сожалению, их подавляющее большинство — могут принять ваши фанатичные фантазии. Но, нет, это — не фантазии. Это — очень серьёзно.

— Почему вы так думаете? Кстати, политик обязан быть фанатиком, чтобы за ним пошли тысячи… сотни тысяч!

— Вот уж чего не ожидал встретить в умирающих Гольцах! — воскликнул я. — Политики! Идейности! Думал, наслаждаются бешеными деньгами, впрочем, граф…

— Не надо о нём, прошу вас, — мрачно потребовал Ордыбьев. — Я думаю, Пупыря придётся убрать. То есть заменить, — поправился он, — знакомым вам антикваром.

— Майором Базлыковым? — притворно удивился я. — Разве он у вас служит?

— Да, в моем концерне, заведует бензозаправкой, и кличка у него прежняя — Антиквар. Этот достаточно умён, и уже, как вы поняли, сделал правильный выбор. — Ордыбьев повернулся ко мне, и я почувствовал его испытующий взгляд: чёрные глаза кольнули, как остриё булатного кинжала. — Вы знаете его историю?