Валерий Елманов - Витязь на распутье

На сей раз Шеин во время проведения мною совещания смотрел на меня совершенно иначе, а после его окончания даже поднял заздравный кубок в мою честь.

Странно, но во взгляде царевича, устремленном на меня, промелькнула легкая зависть. Хотя, возможно, мне это просто показалось. Да и с какой стати ему мне завидовать, ведь номинально главнокомандующим под Нейшлоссом считался именно он, да и руководителем всей операции тоже. К тому же сейчас я вообще отпускаю его в свободное плавание – будет точно так же брать города, гордо въезжать в них, а у Колывани мы с ним соединимся в единый кулак, так что честь ее взятия тоже никто у него не отнимет. Опять же до Шеина первый из тостов произнес я и пил за здравие царевича, престолоблюстителя и наследника всея Русии Федора Борисовича Годунова, коему виват, виват, виват!

«Точно померещилось», – решил я, еще раз повнимательнее присмотревшись к царевичу и не обнаружив ничего подозрительного.

А на следующий день царевич отправился обратно в Нейшлосс, откуда и предполагалось его дальнейшее продвижение вглубь с половиной полка. К глубокой печали королевы, вместе с ними уехал и князь Александр Мак-Альпин. Мария Владимировна попыталась было оказаться наедине со мной, но я, выразив сожаление, заявил, что дел невпроворот, причем теперь уже не только у меня, но и у нее самой. И напомнил ей про составление писем, адресованных королям Швеции и Речи Посполитой, которые надо отправить в самое ближайшее время, благо что не далее как вчера в Ругодиве наконец-то появился привезенный из-под Яма дьяк Дорофей Бохин, совместно с которым ей и надлежит заняться подготовкой этих посланий.

– Боюсь, не возможет он начертать, яко должно, – томно произнесла Мария Владимировна. – Хошь на денек бы припозднился – чай, не убегут от тебя енти свеи, – а то сдается, без тебя, князь, нам и тут не управиться.

Вообще-то спорный вопрос. Смотря с чем. Если с бумагами, то запросто, а вот касаемо прочего… Тут дьяк и впрямь плохая замена – больше пятидесяти и сам неказистый, да еще и вечно простуженно шмыгает носом, то и дело оглушительно сморкаясь в здоровенный платок.

Однако и потакать нельзя.

Я напомнил, что для обеспечения таких вот почти бескровных взятий необходима очень тщательная кропотливая работа, так что придется заседать с гвардейцами до полуночи, а то и позже. К тому же мне очень хочется, чтобы государыня не позднее чем через две недели во всем блеске своего королевского величия въехала в Колывань, причем не разоренную моим штурмом, а целенькую и нетронутую.

Упоминание о Колывани ей понравилось, но своего неуемного желания совместить одно удовольствие с другим Мария Владимировна не оставила и грудным голосом недвусмысленно намекнула, что ей в ентом граде боязно, а особливой надежи на ночные караулы из стрельцов она не питает. Вдруг да кто-то проберется в терем к бедной вдовице, посягнув на королеву. При этом ее пышная грудь столь встревоженно заколыхалась, что стало ясно – этот вопрос действительно заботит ее не на шутку. В смысле, проберется или нет.

Пришлось разочаровать, незамедлительно уверив, что бояться ей нечего, поскольку стража у входных дверей вполне надежна. Что же касается потайных входов и выходов, через которые коварные злоумышленники могут пробраться незамеченными, то я сам, невзирая на занятость, потратил два часа на их поиски, но таковых не обнаружил.

– Выходит, ко мне в опочивальню никто не ворвется, – уныло подытожила королева, явно не обрадовавшись столь приятному известию.

Оставалось старательно подыграть. Изобразив на лице глубочайшее сожаление и сокрушенно разведя руками, я грустно произнес:

– Увы, государыня. – Но тут же оставил ей надежду на перспективу: – Однако полагаю, что в Колывани… Впрочем, загадывать, согласно русскому обычаю, негоже, потому умолчу.

На том и расстались.

Меня ждали гвардейцы, а также новые впечатления от взятия епископского замка Кальве, за которым последовал орденский замок Тоолсе и монастырь Калга, в который сутками ранее наведались благочестивые паломники, желающие поклониться святым мощам, хранившимся в монастыре. Об остальных пустячках умалчиваю, поскольку усадьбы в счет не беру. И везде рядом со мною в нарядных одеждах Годунова восседал на белом коне Емеля.

Меж тем сам Годунов столь же успешно овладел Везенбергом, которому вернули прежнее название Раковор, затем Поркуни и какой-то Тапой или Тяпой, поди пойми.

Далее наши рати, которые изрядно поредели – сказывалось временное отсутствие четырех сотен, оставленных до прибытия стрельцов, – в установленный еще в Ругодиве день соединились. Впереди стояла Колывань, которой теперь навряд ли стать Таллином, а тем более Таллинном. Вот только не следовало забывать, что пока ее называют Ревелем и для его окончательного переименования придется потрудиться.

Но тут меня выручила погода…

Морозы стояли лютые, градусов эдак под тридцать, так что ландскнехтов, стоящих в ночных караулах, беспокоило лишь одно – как бы не окоченеть до утра. Это мои были экипированы соответственно – теплые овчинные полушубки, шапки-ушанки и толстый слой гусиного жира на лице плюс валенки на ногах.

Именно из-за морозов ориентироваться моим гвардейцам было проще простого – по кострам, которые караульные разводили на крепостных стенах. Брали их прямо там же, возле них, подобно белым дьяволам неожиданно вылетая из темноты. Три четверти стражников не успевали даже вскочить на ноги, будучи либо полусонными, либо полупьяными, а в основном и теми и другими одновременно. Не зря же мои псевдокупцы, исключительно из чувства жалости – брат точно так же служит по соседству в Лоде и тоже ужасно зябнет, – не пожалели двух здоровенных двухведерных бочонков спиритус вини, в изобилии имевшегося в обозных санях.

Всех пленных мы так и оставляли лежать поблизости от пламени. Правда, подкидывать в угасающий костер новые поленья было уже некому, но я рассчитывал за пару часов управиться окончательно и вернуться к нашим баранам. Наручных часов при мне не имелось, но бой городских я слышал хорошо, так что могу с уверенностью сказать, что мы опередили намеченный мною график, управившись за полтора.

В казармах все тоже обошлось без единого выстрела – аж неинтересно. Где романтизьма?! Где ночная перестрелка?! Где отчаянные схватки и звон сабель?! Ничегошеньки. Нет, я-то был этому весьма рад, а вот некоторые из гвардейцев и впрямь слегка расстроились, отчего на следующий день с горя перепировали, благо что я подбил Годунова объявить по случаю удачного взятия столицы Ливонии лишних трое суток отдыха.

К этому времени представителей от взятых городов у нас скопилось предостаточно – аж четверо у меня и трое у царевича, и все они втолковывали местному начальству политику партии и нового правительства, которое, по их словам, выходило куда лучше прежнего.