Валерий Елманов - Витязь на распутье

Однако я не стал переходить в атаку, напоминая ему про его собственные прегрешения, а вместо этого еще раз твердо повторил о данном Дмитрию слове, которое нарушать не привык ни при каких обстоятельствах, да еще категорически отверг сравнение со своим тезкой – очень уж мне не понравились пакости этого мученика.

– Сам ныне зрю, что не стратилат ты, но тирон [64] Новобранец ( лат. ). , – презрительно фыркнул негодующий владыка, сурово поджал губы, резко развернулся и подался к выходу. У самых дверей он остановился и строго произнес: – Бог, егда хочет показнити человека, отнимает у него ум. Ныне воочию зрю, что над тобой он оную казнь уже свершил.

Я хотел было обидеться и возразить, но Гермоген уже не обращал на меня внимания, гневно топая без остановок вперед и только вперед, и я решил не перечить. Ну и пускай дурак. В конце концов, главное быть, а не казаться, и вообще на всех не угодишь.

Зато другое было непонятно. Наваждение какое-то на всех нашло или, выражаясь языком моей ключницы Петровны, которая по совместительству еще и бывшая ведьма, черный морок кто-то на Русь напустил? Иначе чем объяснить всеобщее помешательство насчет заговоров? Ну я еще понимаю Шуйского, торопящегося выловить ту самую золотую рыбку, пока вода в пруду на Руси еще мутная и действительно надо поспешать, но митрополит-то вроде бы божий человек, а туда же…

«Зато теперь вроде бы с этим вопросом покончено», – сделал я вывод уже на струге, понадеявшись, что владыка наконец-то укатит в Казань, но забыл про Шуйского, который «выздоровел» сразу, едва мы с митрополитом отправились в Ипатьевскую обитель.

По всему получалось, что на самом деле боярин не угомонился, только на сей раз решил действовать тоньше и в первую очередь устранить нежелательных свидетелей, для чего и отправил Гермогена вместе со мной в монастырь, чтобы без помех попытаться уговорить царевича встать на мятеж.

Был боярин вновь сладкоречив, весьма убедителен, и в его раскладе получалось, что предстоящий переворот – пара пустяков. Главное – это заманить ничего не подозревающего государя в Кострому. Да и предлог для этого особо искать не надо, благо что Федору идет семнадцатый год, так что время для женитьбы приспело. Вон, к примеру, взять Марию, дочку князя Петра Ивановича Буйносова-Ростовского. Ох какая справная девица. Шестнадцатый годок идет, но уже хороша. Одним словом, стоит только Федору пригласить Дмитрия на свадебку, как тот непременно прикатит, ну а дальше…

Заодно Василий Иванович намекнул, что вчерашний разговор насчет царевны остается в силе:

– Считай, государь, что оное – мое вено [66] Выкуп за невесту. за невестушку. Коль Дмитрия не станет, то и запрета, стало быть, тоже, и тогда, чтоб породниться, нам с тобой помех не будет.

Одно хорошо – Годунов хоть, в отличие от меня, и колебался, но согласия все равно не дал, заявив, что вначале должен потолковать с князем Мак-Альпином. И напрасно боярин вертелся вокруг него и так и эдак – царевич остался непреклонен.

– А может, и впрямь? – робко осведомился Федор, сидя у меня в кабинете – на сей раз разговор происходил в моем тереме.

– Ты уже научился управлять державой? – поинтересовался я.

– Да это-то тут при чем? – досадливо отмахнулся он.

– При том, что все должно следовать в свой черед, – сердито отрезал я. – И вообще, куда ты спешишь?! Шуйский прав в одном: надеть на тебя шапку Мономаха не очень сложно, но ты задумайся – что будет потом?

Федор недоуменно пожал плечами, давая понять, что там-то думать особо нечего – и без того все ясно.

– Будем жить-поживать да добра наживать, – несмело улыбнулся он мне.

– Ну да, – кивнул я, съязвив: – Как бы было и в самом деле хорошо, если б жить этак вместе, под одной кровлей, или под тенью какого-нибудь вяза пофилософствовать о чем-нибудь, углубиться!

Федор немедленно закивал головой и заулыбался еще шире, поначалу восприняв мое цитирование гоголевского Манилова за чистую монету. Я уж хотел было продолжить насчет совместного проживания на берегу какой-нибудь реки и строительства огромного моста, но тут царевич, будучи догадливым и завидев ироничную усмешку на моем лице, наконец-то сообразил, что на самом деле я не собираюсь с ним ни философствовать, ни углубляться.

Улыбка сползла с его лица, и он растерянно заморгал. Парень явно не представлял себе дальнейших перспектив. Пришлось растолковать, что к чему. Для начала я усомнился, что Шуйский стал таким рьяным защитником православной веры, на устои которой якобы покушается Дмитрий.

Да и в каких местах покушается на нее государь? Что-то я не заметил ничего эдакого. Разве что запретил обрызгивать его святой водой всякий раз, как он выходит из своих палат, так ведь если всякую мелочь называть устоями, то все мы в какой-то мере тогда их нарушаем.

То, что он отменил ряд других традиций? Ну да, сейчас бояре не выводят его под руки из палат, так это больше имеет отношение к обычаям, да и введено не столь давно, в последние годы царствования Ивана Грозного – одряхлел царь, вот и приходилось регулярно прибегать к посторонней помощи. А Федору Иоанновичу по причине слабого здоровья тоже требовались поддерживающие его под локотки.

Что же касается крепкого послеобеденного сна, которого Дмитрий избегал, то я предложил Годунову вместе с царем записать в еретики и меня, поскольку мне тоже не до послеполуденной сиесты – и без нее не успеваю.

А в заключение я выразил глубокое сомнение, что боярин так уж сильно и совершенно бескорыстно радеет о самом царевиче.

– И вообще, такие дела затевают только с очень надежными друзьями, которым верят как самим себе, а Шуйский может быть надежным только в одном случае – когда у него не будет возможности оставить тебя в беде. Пока она имеется – пиши пропало. И вообще поверь мне, что с такими друзьями, как он, враги тебе уже не понадобятся.

– Да нет, я памятую, что ты о нем сказывал ранее, – поправился царевич. – Но я мыслил, что ныне он иной. Опять же он сказывал, стоит токмо начать – и все. Мол, удача непременно…

Я чуть не взвыл от злости – да сколько ж можно?! Остается только удивляться, каким глупым становится иной человек, если его погрузить в бочку с лестью. Но усилием воли сохранил хладнокровие, посоветовав:

– Охолони, царевич. Удача – девица своенравная, к тому же пользы от нее не так уж много. Благоприятный ветер может самое большее задрать сарафан у идущей впереди тебя девки. – И, не сумев сдержать себя до конца, горячо выпалил: – Ну ты посмотри на себя – куда тебе ставить мышеловку, если сам пока годишься лишь на роль приманки?!