Валерий Елманов - Витязь на распутье

Понимаю, что составлено оно было по всем правилам и текст обращения взяли из предыдущих грамоток, но нам-то нужно нарваться на скандал, поэтому ни к чему столь старательно распинаться перед его величеством. Да и далее из его многочисленных титулов я решительно вычеркнул упоминание о том, что он великий герцог Эстляндии и Ливонии. Раз на это место претендует Мария Владимировна, то о каком таком великом герцоге можно говорить?

Покончив с нею, я принялся за инструктаж самих послов. Для начала я предупредил Бохина и Хворостинина, что все разговоры надлежит вести не от имени Дмитрия Иоанновича, но исключительно от лица королевы Ливонии Марии Владимировны, которая жаждет занять место своего супруга.

Притом, когда зайдет речь об объявлении войны, надлежало поступить хитро, то есть в соответствующем меморандуме указать, что в связи с отказом уступить ей ее владения она считает себя вправе начать боевые действия хоть завтра. Точно так же заявить и устно, но только один раз, оглашая грамотку королевы, а вот позже следовало не раз и не два упомянуть, что через два года с шведским владычеством в Эстляндии будет покончено навсегда.

– Именно через два года, – повторил я послам. – Но разок кому-нибудь из вас следует оговориться и как бы невзначай упомянуть следующий год. Пусть король думает, что вы по глупости проболтались.

– А ежели примутся вопрошать о том, откуда у нее рати с воеводами? – осведомился наивный Хворостинин, для которого все эти дела были внове.

– С каких пор у послов стало принято рассказывать секреты своих государей и… государынь? – улыбнулся я. – Впрочем, можешь ответить обтекаемо. Мол, мир не без добрых людей, так что сыщутся благочестивые христиане, которые будут рады совершить богоугодное дело и подсобить бедной горемычной вдовице.

Дьяк Бохин преимущественно нажимал на разные церемониальные тонкости, пытаясь кое-что уточнить, но я по причине того, что в них ни ухом ни рылом, заявил, что во всех спорных вопросах, касающихся дипломатического этикета, надлежит поступать так, как если бы они с князем представляли государя Федора Иоанновича или Бориса Федоровича.

– А ежели они того, сами блюсти вежество не будут? К примеру, ежели Карл ихний с места не встанет, вопрошая о здравии королевы, али еще что, и как тогда быть? Враз уезжать? – осведомился Дорофей.

– Ни в коем случае! – испугался я. – Ты тогда…

Словом, примерно что-то в этом духе я ему и наговорил, взяв с него слово, что вести себя он будет предельно вежливо. По крайней мере до тех пор, пока не изложит суть требований и не вручит грамотку об объявлении войны.

Признаться, ближе к вечеру я изрядно подустал от этого надоеды, но настроение было отличное – уж очень хорошо все складывалось, а главное, практически без задержек.

И плевать, что инструктор из меня получился не как в песне у Высоцкого. Ну да, не дока я во всех этих посольских выкрутасах, так ведь я и не корчу из себя великого знатока, что под конец беседы понял и Бохин, перестав задавать свои заковыристые вопросики и заверив, что все будет в порядке. Дескать, князь может на него положиться целиком и полностью, лишь бы сам после не подвел с обещанным.

Пришлось еще раз подтвердить, что слово свое княжеское я всегда держу. Если он надлежащим образом управится со своей миссией, то за мной не заржавеет и место первого думного дьяка в Посольском приказе при дворе ее величества королевы Ливонии ему гарантировано.

Единственное, в чем несколько заупрямился Бохин, так это в сроках. Уж больно ему не хотелось укладываться в установленные мною.

– Чай, послы от государя, то есть от государыни, – торопливо поправился он, – но все одно – послы, потому надлежит все творить чинно, сообразуясь с достоинством и саном…

Деваться некуда, поэтому пришлось пояснять, что уже на Крещение намечено оказать помощь королеве. А чтобы мне можно было приступить к ее оказанию, я должен быть уверен, что они уехали от короля.

По-моему, он так и не поверил мне – уж очень непривычно, да и несолидно выглядела моя торопливость в столь серьезном деле. Ну и пускай. Через три месяца узнаем, будет ли на сей раз справедлива поговорка, гласящая, что тот, кто спешит, лишь людей смешит.

Надеюсь, что нет, а там как знать.

Немного жаль было расставаться с Хворостининым. Признаться, я возлагал на него большие надежды – все-таки иметь своего человека поблизости от государя, даже если он не искушен ни в политике, ни в интригах, дорогого стоит. Я даже попытался отговорить его, пояснив, что теперь князь если и сможет появиться в ближайшую пару лет в Москве, то лишь в качестве посла королевы, а иначе никак, ведь он переходит к ней на службу. Словом, пусть еще раз как следует все обдумает и взвесит.

Однако Иван остался непреклонен в своем решении, бодро заявив, что он только того и жаждет, дабы уехать отсюда подальше и подольше не возвращаться, ибо московский люд глуп, и если ранее ему хотя бы было с кем потолковать, то ныне…

– Ах вон оно что, – протянул я. – Ну да, ну да…

Как там писал по этому поводу мой любимый Филатов?

Цитировать вслух не стал, а то, чего доброго, примет за чистую монету, и отделался понимающим кивком. Мол, раз так, тогда конечно.

К тому же сейчас ему пока и впрямь оставаться в Москве рискованно. Кто знает – вдруг ему тоже суждено погибнуть от рук цареубийц. Нет уж, пусть едет.

Теперь стрельцы. Предстояло выбрать из десяти полков четыре лучших и сделать это так, чтобы не обидеть их. Да-да, я не оговорился. Кому охота переться среди зимы черт знает куда и черт знает зачем.

Опять-таки исходя из конспирации обо всем будет сообщено только перед самым выступлением, да и то частично. То есть куда – полки будут знать, но вот зачем – тут их ждут ложные данные. Мол, надлежит усилить тамошние гарнизоны, поскольку шведы, недовольные тем, что государь решил в следующем году помочь ливонской королеве Марии Владимировне, могут покуситься на наши крепости. Вот и вся цель.

Объехав всех за пару дней – один ушел на Замоскворечье, а второй на Сретенскую слободу – и вручив головам подарки от царевича, а заодно (куда ж денешься) и попировав с ними, мне вроде бы удалось уяснить себе общую картину. Царевича по-прежнему хорошо помнили, отзываясь о нем только в самом положительном тоне. Отлично! Дмитрия за пристрастие к иноземцам недолюбливали, но в целом авторитет «красного солнышка» оставался на должной высоте – тоже неплохо.