Василий Звягинцев - Не бойся друзей. Том 1. Викторианские забавы «Хантер-клуба»

Мятлев, не дожидаясь Вадима, опрокинул рюмку и тоже закурил.

Ляхов не стал поправлять стилистическую оговорку Контрразведчика. Ему собственные инвективы наскучили не меньше. Пора пришла переходить к конкретике.

Вадим, попробовав кофе, заметил, что он, хоть и готовится на самых современных импортных устройствах, много уступает абхазскому, на примитивных противнях с песком завариваемому. Мятлев согласился, добавив, что весьма неплох и корсиканский, который он пил недавно в городе Сартен, недалеко от Аяччо.

— Правда, там он по два евро за маленькую чашку…

— Нам бы их заботы, — отмахнулся Ляхов.

Девушки, оставшись вдвоём, отнюдь не скучали в отсутствии кавалеров. Им было о чём поговорить, по мере всё более глубокого погружения в реалии нового мира. Хотя бы о нарядах и поведении местной молодёжи, всё в большем количестве появляющейся на окружающих ресторан аллеях. При этом они не забывали, что мир вокруг только похож на другой, ставший им привычным, а по степени опасности и непредсказуемости немногим отличается от джунглей Соломоновых островов.

— Если совсем попросту, — начал объяснять Вадим, — мы вам предлагаем нечто вроде мягкой конвергенции. Сначала чуть-чуть дверцу между Россиями приоткроем и станем совместно работать и смотреть, что получается. Такого, как при объединении Германий, не допустим…

Мятлев кивнул. Действительно, рвались-рвались немцы сорок пять лет к «братству и единству», а когда получилось, вдруг и бесплатно, двадцать лет притереться не могут: «восточники» чем дальше, тем больше по своему бывшему социализму тоскуют.

— Вот у вьетнамцев всё иначе. Я там не был, но люди говорят — никаких проблем между бывшими Севером и Югом. Наверное, просто менталитет другой. На это и мы рассчитываем — не должно взаимного неприятия возникнуть. Наверняка несколько сотен как минимум стариков и старушек, что «до развилки» родились, и у нас и у них до сих пор ещё живут. А ведь это — одни и те же люди. Ещё, глядишь, смогут друг к другу в гости съездить, общих родителей помянуть.

Мятлев смотрел на Вадима несколько ошарашенно. Пришлось объяснить. Тот, может, и поверил, но эмоционально не усвоил. Как персонаж Хайнлайна не воспринял четырёхмерный дом.

Такое понимание со временем приходит, как у них с Секондом. Притерпелись — и как так и надо. Да и «валькирии», однажды похороненные, а сейчас весело винцо распивающие — сюжет не для слабых духом.

— Тем более, — продолжал Ляхов, — как уже говорилось, императорской России от нашей фактически ничего не надо. Лично Олега мы интересуем, прежде всего, как объект благотворительности. Сто пятьдесят миллионов русских людей, страдающих в клетке того самого, ефремовского исторического «инферно». Он считает своим долгом «Помазанника божьего» нас спасти и «воссоединить».

— А не так и глупо, — почти под нос себе сказал генерал. — Для пропагандистской кампании…

— Кроме того, мы друг для друга — неуязвимый тыл на случай вероятной войны. Вроде как Урал и США в Отечественную.

— С кем войны? — удивился Мятлев.

— А с кем бы ты думал? Уж точно не с марсианами. Земля и там, и там одна и та же, люди те же самые на ней живут, геополитика — наука не менее точная, чем химия, — не понял недоумения собеседника Вадим. — Есть у них свои тонкости, но независимую Россию прочие «великие державы» в покое никогда не оставят, хоть императорскую, хоть коммунистическую, пусть мы ещё десять параллельных реальностей найдём.

— Понятное дело. «Россия и Европа» Данилевского. Приходилось, читал. И какой же из нас для них «прочный тыл» на случай новой европейской войны? Зачем? Солдат своих не хватает или сырья? Чтобы из Америки, как прошлый раз, «ленд-лиз» не гнать? Или кто там у них объявится в «союзничках»…

— Солдат хватит, там ведь население — четыреста с лишним миллионов. И настоящая «всеобщая воинская» — не то, что у нас. От князей императорской крови до киргизов из глухих аулов — все служат. Кто не служил — «або хворый, або подлюка». В нормальной мужской компании первый вопрос при знакомстве, как у Остапа Бендера: «В каком полку служили?» От этой печки и пляшут. Иначе — ни авторитета, ни мало-мальской карьеры.

Что дальше? Любого сырья у них ровно вдвое больше, чем у нас, за счёт территории «в границах тысяча девятьсот третьего дробь семнадцатого года».

— Это значит, и Порт-Артур у них, и Маньчжурия, и Западная Армения? — проявил знание истории с географией Мятлев.

— Совершенно верно, включая Польшу с Финляндией и Бессарабией. Так что им от нас, в случае чего, только современная военная техника потребуется и военспецы для её обслуживания и применения. Хотя они быстро обучатся, там образованность и культурный уровень на порядок выше нашего — эмиграции не было, коллективизации с террором, Великой Отечественной, опять же. И вот за новую технику и новые знания они поначалу очень хорошо заплатят. Больше, чем мы союзникам за весь «ленд-лиз».

— Поначалу? А потом? Даром брать станут? — опять профессионально насторожился Контрразведчик.

Ляхов засмеялся:

— Я тебя, как свой своего, друг Леонид, понимаю. Ты какого года?

На самом деле он знал его год, месяц, число и место рождения. Но так для укрепления неформальных отношений требовалось спросить.

— Шестьдесят восьмого, а что?

— Совсем ничего, кроме как убедиться. Чистое ты, брат, дитя «холодной войны». И двадцать лет «свободы» тебя от стереотипов не избавили.

— Так говоришь, будто сам тогда жил и много меня старше, — не столько с обидой, как с удивлением ответил Мятлев. Подумав при этом, что и на самом деле странно: Ляхову не больше тридцати пяти, а начал он старшему возрастом, вдобавок — генералу, «ты» говорить с первого момента встречи, настолько непринуждённо, что даже внутреннего протеста не вызвало.

Вот что значит — «русский характер». Не по рассказу Алексея Толстого, по глубинной сути. Не втягивает человек голову в плечи, обращаясь к Президенту своей страны, с Императором соседней почтителен без раболепства, значит, всем остальным «тыкать» в полном праве. «Ты» — оно в русском языке, а особенно — менталитете пресловутом много оттенков имеет. К барскому приказчику крестьяне на «вы», да с именем-отчеством обращались, а к Самодержцу Всероссийскому (и прочая, и прочая, и прочая) — на «ты» дозволялось, хоть в челобитных, хоть лично. Притом что сам Он себя величал на «мы»!

Кроме того, это обращение можно было понять ещё и в том смысле, что мы, мол, теперь друзья и партнёры по общему делу и никакие церемонии между нами неуместны.

В общем, за короткие мгновения генерал-майор Мятлев из-за одного междометия всё для себя понял. И никаких речей и трактатов больше не нужно. Не вскинул голову гордо: «С чего это вдруг, милостивый государь, забываться себе позволяете? Я с вами гусей не пас. Извольте держаться в рамках приличий!» А вскинул бы?