Генри Олди - Маг в законе

— Цей бугай, шо ли? Шо Ондрейке нос сломал? Да мы его пальцем! пальцем не трогали, панночка! Сам свалился... И кучер ваш — сам...

— Слышь, громада: пошли-ка отсюда. Це ж кнежская доця... полковничья...

— Ну?!

— Ось те и ну!..

Топот ног. Беспорядочный, суматошный.

Удаляющийся.

Поднять голову стоило неимоверных, запредельных усилий. Перед глазами все плыло. Это, верно, Филат, п-падла, по башке поленом звезданул. Поймаю — кранты ветошнику!.. В ладонь воткнулась сухая колючка — и дурацкая, мелкая, пустячная боль вдруг отрезвила. Расплывчатые силуэты обрели четкость, законченность форм; вернулась память.

Сразу, рывком.

Федор лежал навзничь, раскинув руки, и над ним склонилась княжна Тамара.

Плачущая, растерянная:

— Федя... Ф-феденька! в-вставай! Ну вставай... ж-же! Они... они ушли, в-все... Феденька! Вставай... п-пожалуйста...

Странно: она не потеряла дар речи. И голос был живой, жалобный — как у любой девушки, оказавшейся на ее месте.

Подняться на ноги не удалось, и ты пополз к Федору на карачках — благо лежал крестник недалеко, саженях в семи. Краем глаза успел заметить: на том месте, где били мажонка, слабо шевелятся. Стало быть, жив малец-крестник. Что с Девяткой, смотреть не стал — не до того сейчас.

Сперва — Федор.

Ты полз, а в голове мелькали бессвязные картины:

...заглядывают в самую душу пронзительные глаза Духа Закона...

...утробно хекает толпа озверелых мужиков; корчится на земле щуплое тело...

...оскалился Мальчик, закрывает собой бесчувственную Акулину; городовой с револьвером в трясущейся руке...

Пронеси, пронеси, Господи! — твердил ты сам себе, как заклинание, как молитву; Мальчик ее не обидит, и городовой стрелять не стал, значит, все будет в порядке, там Поликарпыч с Агафонычем, они все понимают... ни черта они, конечно, не понимают, но это не важно! главное — знают, что делать; вернее — чего делать нельзя, а там Акулина очнется...

Рука опустилась на теплое, живое.

Ладонь.

Федькина ладонь.

Ты помотал головой, отгоняя назойливые видения, будто мух. Потом. Все — потом. Сейчас: выяснить, что с Федькой.

— Ефрем... Иванович! П-помогите...

— Я не доктор, Тамара. Дай, погляжу...

Не вязалась первая фраза со второй, но это тоже было не важно. Ты склонился над Федором, мертвыми пальцами принялся расстегивать рубаху на груди. Хотел рвануть, но княжна пришла на помощь; миг — и разошлась рубаха в стороны, открывая Федькину широченную грудь. Ты приложил к ней ухо, и одновременно — два пальца к жилке на шее.

И еще ты попытался сделать невозможное: услышать, зацепить крестника, достучаться — прав, Друц! ты не доктор! доктора так не умеют...

Услышал.

Зацепил; и сразу выпустил, бессильно заскрипев зубами.

Федька Сохач был жив. Тело его лежало навзничь на пригорке, густо поросшем жухлой травой, а душа была там, где царил Дух Закона. Отродясь не ходили туда крестники в одиночку, без старших козырей. Да, конечно, идти в Закон им самим — но не зря же безмолвной поддержкой стоит за спиной маг-учитель!

И еще: теперь ты знал наверняка, что Акулина, чье бесчувственное тело лучше любого цепного пса стережет амурский тигр — рядом с мужем.

Но без Княгини.

— ...что... с н-ним?.. Ефрем Иванович?!

— Жив. Только худо ему, Тамара Шалвовна.

— Он... очнется?!! Все б-будет... хорошо?!!

Столько отчаяния и муки было в этих словах, что ты не смог, не сумел солгать во спасение; картонные слова утешенья застряли в глотке.

— Не знаю, Тамара Шалвовна. Может быть.

— Скачите за... д-доктором! Ефрем Иванович! Я з-здесь... с ним... скачите!

Не рассуждают так безумные! здраво и быстро, без слез, крика, истерики...

Мысль мелькнула и угасла, оставив лишь искрящийся след, словно от шутихи или падающей звезды.

— Не поспею, Тамара. Где тут доктора искать? А до Харькова — час, не меньше, даже если во весь опор гнать. Потом обратно, с доктором... Глупо. Или очнется он за это время, или...

Соображала княжна удивительно быстро. Даже слишком быстро для нормального человека. Действовал уже не разум — чутье на грани прозрения, которым обладают пророки, влюбленные и безумцы!

— Вы же... вы ром, Ефрем... Иванович! А в-все ромы... колдуны!.. хоть немножко... Раз д-доктор... не поспеет — колдуйте! Я за... в-вас век... молиться буду! Ефрем Иванович?! Я... за в-вас!.. для в-вас!..

Эта просьба показалась тебе настолько дикой, что безумие на миг заглянуло прямо в глаза, оскалилось хитрой усмешкой Искусителя — и вновь спряталось.

Неподалеку.

Решишься, баро? Возьмешь княжью дочь в подельщицы?! Вернешь силу?! пробьешь стену?!

Решайся!

Нет, это не ты, не ты! Это демон в твоей голове, бес в ребре твоем! Опомнись, дурень старый! Безумице жизнь сломаешь! Циклоп голыми руками, на клочки...

Сломаешь?! Ха! У нее жизнь и без тебя переломана, некуда ломать дальше! А крестников потерять можешь; это — запросто! Да и Тамара, если Федька не очнется, руки на себя наложит... Княжьего гнева испугался, а, храбрый ром? труса празднуешь? кто на Циклопа с ножом кидался?!

То-то шутка будет, всем шуткам шутка: дочь жандармского полковника — ромский подкозырок!

— Разрешаю применять силу и эфирные воздействия: в теперешнем состоянии Тамара частично к ним восприимчива. Но только в КРАЙНЕМ случае и со всей аккуратностью. Иначе головой ответишь. Ты меня понял?

— Понял, ваша светлость...

Отыди, Сатана! Не искушай! Глядишь, и так обойдется: сыщут дорогу назад... А если — нет?! Что тогда?!! Простишь себе, что был в силах помочь — и остерегся?!

Отыди... ну пожалуйста!..

— Зачем?.. м-медлите, Ефрем... Иванович! Что в-вам... нужно?! Говорите! Душу... м-мою?! Жизнь?! Отдам! Т-только спасите... его!

Все, Валет.

Слово сказано.

А по Закону — должен быть ответ.

В черных, как смоль, очах княжны Тамары, отныне и навеки:

...ночь.

Беспросветная. И вот: один за другим, начинают теплиться робкие свечи звезд. Призрачный свет осеняет землю, лунные тени плывут туманом, творясь заново в самых причудливых очертаниях. Тени! — в вас легко заблудиться, сбиться с пути, превратиться в призрак, марево... Одна звезда, у самого горизонта, горит ярче других. Звезда? свеча? костер в ночи?

Знаете? — надо идти туда, к этому огню. Сквозь тени, морок, сквозь ночь.

Надо просто идти.

К огню.

Ты медленно распрямился. Встал в полный рост, навис над хрупкой девушкой, с отчаянием и надеждой глядевшей снизу вверх.

Отчаяние и надежда.

Страшная, безумная смесь; адское зелье.

Демон увидел Тамару.

Кто из вас искуситель? кто — искушаемый?! кто?! — эта мысль пришла из прошлого, из далекой кус-крендельской ночи, когда рябая Акулька, не раздумывая, протянула тебе свою худенькую ручонку:

— Дядь Друц! миленький! Не передумала! Ноги... ноги целовать...