Генри Олди - Маг в законе

Время.

Пока марьяж длится; пока жива.

— Вставай, Шалва!

Не слышит. Не хочет слышать. Лежит; не лежит — уходит.

— Погоди, Шалва!

Услышал.

Остановился.

— Вставай, говорю!

Лежит. Не лежит — стоит, ждет. Вот-вот дальше отправится: отдать последний рапорт Безумию. «Ваша беспощадность! Полковник Джандиери по Вашему приказанию...» Упрямый попался... да только с каких это пор муж жену переупрямит?!

— Иди ко мне!

Ну вот, послушался. Идет. Не идет — встает. Сперва тяжко вздрогнув остывшим телом, хрустнув суставами; затем — на четвереньки, ткнувшись в траву лбом.

— Ну?! Долго мне ждать?!

На колени.

Это правильно, Шалва: перед женой — на колени.

Это ты верно понял.

А теперь — вставай.

— Пляши!

— Мертвяка! — охнули в толпе. — Мертвяка подымает!

— Пляши, говорю!

Ну давай, Федор, помогу еще немного. Видишь: тень за Княгиней. Во весь рост поднялась. Двойная тень: Шалва Джандиери с Рашелью танцует. Идут кругами, уйдут-вернутся, отдалятся-приблизятся. Не к тебе, глупый Федька. Вглядись: вон оно, стоит. Ждет. Безумие. Скрестило руки на груди; смотрит рыбьими, пустыми глазами. А Шалва с Рашкой ближе-дальше, ближе-дальше...

Это тень.

Видишь?

Не сдюжила Княгиня. Перехватило горло удавкой; толкнул в грудь варнак-кашель, опрокинул. Стоит на четвереньках Шалва Джандиери; ждет. Стоит в тени танцор-Джандиери, один стоит; ждет. Стоит поодаль Безумие; ждет.

Стоит на коленях Рашка-Княгиня, задыхается; нет сил встать.

Поймал Федор на лету взгляд-мольбу.

Взгляд-приказ.

— ...а меня... — хрипнул Федюньша в самое ухо, насмерть обжигая дыханием. — А меня так плясать выучишь?!

Выучился, значит. Не обманула Княгиня, сдержала слово. Всему своему выучила, передала; оттиснула. Твое оно, Федька, не твое, дареное, купленое, краденое — какая сейчас разница?!

Раз велят, надо идти.

И пошел вперед, будто на веревке потянули. Пошел спасителем; пошел палачом. Обратный Хоровод, значит? спляшем, полковник? Как велишь, Княгиня моя, фея-крестная, так и плясать станем. Велишь себя убить — убьем. Велишь тебя убить — убьем.

Смотри, пока можешь, как я тебя убивать стану.

— Пляши! пляши, Циклоп! встать!

Всплыло на белой, чистой карте диво дивное: не Король, не Туз, не Джокер. Невидаль цветная, безмастная. Ты, Федька, и есть эта невидаль.

Нравится?

А ведь встал полковник. Не в тени, наяву встал. Стоит, качается. Шашку выронил. В глазах муть: предрассветная? предзакатная? Издалека Безумие руку протянуло, пальцем поманило: куда ты? ты мой! Не слышит полковник. Не видит.

— Пляши!

Бьется на земле Рашка-Княгиня. Ртом воздух хватает. Синяя сделалась, хуже утопленницы. А взгляд прежний. Велит: делай!

Делает Федор.

— Ну?!

Ох, и сплясали! ох, сплясали! Небесам жарко. Дьяволу тошно. Народу страшно. Княгине смертно. Ох, сплясали! ох! умри, сукин сын, лучше не спляшешь!

— Папа! папочка!..

Это княжна Тамара. Вырвалась из вороньих когтей, порхнула ласточкой; добежала. Застыла на миг, а в черных очах, письма византийского: тень. Ты ее видишь, княжна? ты, горевшая в пламени одна-одинешенька? да, ты видишь. Пляшут в саду Феденька с папой; пляшут в тени маг в Законе с Шалвой Джандиери, на шаг дальше от Безумия, на два...

— Я!.. я тоже...

Вскинула руки юная княжна. Поплыла над землей; что Феденька делает, что видно ей в тени, то и повторяет. Горит заново; тает свечой. «Папа!..» — зовут руки. «Папочка!..» — идут ноги. «Я здесь!» — шуршат одежды. «Ко мне!.. к нам!..» — кричат пальцы.

И снизу, из-под ног: взгляд-приказ.

Ты еще жива, Княгиня моя?

Да, ты еще жива.

Княгиня! девочка моя! держись, не закрывай глаз! Смотри на мир прямо и остро, смотри — и увидится нам:

...ночь.

Убегает назад. Струйками вычерчен город. Что значит сердце и что значит гордость, если ты в силах себе приказать? Ты забываешь вчера, ты забываешь сегодня; дождь начинается, занавес поднят, новая пьеса начнется с утра. Отзвук затерянных снов, шум ускользающих капель.

Твердой рукою схватиться за скальпель, и по-живому не дрогнет клинок...

— Мертвяка! подняли!..

— Ой, людоньки! та на нас як спустят!

— Бей чаклунов!

— Беги!

Окаменела толпа.

Назад ли качнется?

Вперед ли?

...окаменела толпа. Даже бабы голосить перестали, чьих мужей Шалва в капусту порубил. Даже раненые не стонут. Страшная тишина. Мертвая. Живые молчат, как мертвые, мертвые лежат, как живые. А между ними: князь с Княгиней. Не живые, не мертвые, посередке зависли. Тронь, коснись пальцем — упадут: князь — в безумие, что не лучше смерти, Княгиня — в смерть, что не хуже безумия. А назад, к нам их вытащить... хватит ли силы?

Да и будет ли через минуту, кого вытаскивать? И главное: КОМУ вытаскивать? Ежели по-новой упадет толпа в ворота — все, приехали. Не встанет больше на дороге бешеный Шалва. Не отмажимся; не отмахнемся. А у меня всего один патрон остался, и тот — с дробью...

Столько мыслей разных, а в один миг в голове пронеслись, словно гнал их кто.

Страх, небось, и гнал.

Промелькнул тот миг, и вдруг — оглохла! топот копыт в уши ворвался! Лопнул за пригорком невидимый вулкан, выплеснулась из него конная лава; прямиком к даче несется, на толпу. Сумасшедшие лошади, сумасшедшие всадники — взъерошенные, юные, голые по пояс; короткие тесаки, что по уставу положены, в руках пеной серебряной вскипают.

Юнкера из облавного училища!

Сотня, не меньше!

— Родненькие! — кричу.

— Скорее! — кричу.

— Здесь мы! Выручайте! — бросила ружье, рукой из окна машу.

Господи! никогда еще так жандармам не радовалась!

Слезы из глаз сами катятся.

Мальчики мои, что ж вы раньше не поспели, всего на пять минуток раньше, на пять минуточек?! Все бы живы были, все... И сама ведь понимаю: не могли они раньше, никак не могли, без того кони в мыле — знать, во весь опор гнали, спешили...

Внизу все смешалось. Урядник опомнился, револьвер из кобуры вытащил, в воздух палить принялся:

— Р-р-разойдись!!!

Отец Георгий на колени упал: «Господи! Ты видел, Господи, не умолчи! не удаляйся от меня! подвигнись, пробудись для суда моего, для тяжбы моей, Боже мой и Господи мой!..»

Сенька-Крест со слугами к князю с Княгиней бегут. Феденька упал, где плясал; встал, стоит, белый весь, руки ходуном ходят. Томочка прямиком к отцу бросилась, толпа разбегаться начала, кто куда; шум, крик, плач, конский топот, выстрелы...

А у меня перед глазами помутилось все. От слез, должно быть. Голова кругом идет, уж и сама не помню, как до дивана добралась, упала, дышу, рыба-акулька, рот разеваю; воздуху мне не хватает. Тело свинцовым сделалось, плавят меня, в новую форму льют; бьется что-то внутри меня, наружу просится, живот нарывом дергает; пока еще терплю...