Станислав Лабунский - Перстни Легатов

«Не успели мы с прогулки вернуться, как во двор вольноотпущенник матери въехал. Паланкин с восьмеркой носильщиков, если не знать, подумаешь, что сенатор в гости прибыл.

- Гета, императрица волнуется, - сказал он укоризненно.

- А ты бы ее успокоил, - захохотал старина Плавт.

И изобразил руками, примерно как.

- Слово истинной веры вселяет в душу уверенность в пути праведном, - громко, как на уличном выступлении сказал Петр.

Тут все вповалку легли. Императрицу в знании мужских тел вряд ли две-три из жен сенаторов превосходили. Она могла за ночь и весь караул сбить на игрища в постели, никого не пропустив. Праведница была еще та, Венера отдыхает.

- Давай, старец, прочитай ей стих царя Соломона о власти женской, - скривил губы мой новый знакомец. – И про перси, подобные горным козам, не забудь.

Смутился Петр, от варвара полудикого такие речи услышав. Знал он, что многие достойные люди, на которых ссылалась священная книга, никакого отношения к новой религии не имели. Царь Соломон, строитель храма из кедра ливанского, царь Ирод, воин, царь царей, повелитель мира, чародей и мудрец Экклезиаст. Так, собрали изречения поучительные в один список, для убедительности. А что сами апостолы сочиняли, ни в какие ворота не лезло. Типа непорочного зачатия или истории о том, как сборщик податей бросил деньги на дорогу. Петр арамейский язык знал, читал подлинник. Там было сказано: «бросил кошель на землю». А серебро он, наверняка в карман ссыпал. Если было.

Однако, какая разница, о чем проповедовать, лишь бы не работать. И войдете вы в царствие небесное, а пастыри ваши и в этом мире поживут славно. Аминь.

- Уважаемый, - потянул за ткань на плече бывшего раба, а ныне клиента императрицы Гней, - дело есть.

Он небрежным движением выплеснул на плиты двора вино из чаши. Достал из кармана матерчатый кисет, и в освободившуюся посуду с легким стуком посыпались кроваво-красные рубины. Не очень большие, величиной с ноготь взрослого человека, но исключительно чистые камни, без единого изъяна. Ни пузырьков воздушных, ни трещин.

В наступившей тишине глухо под нос вспоминал всех богов и их привычки в сексе центурион Плавт. Манеры у них были затейливые. То корову поимеют, то гуся. В смысле лебедя. Римлян это не очень смущало. Старина Нерон и Калигула многому горожан научили. У них кони ездовые в сенате заседали, а сенаторы катали желающих не хуже северных оленей. Полная свобода нравов.

- Надо в золото перевести, - сказал варвар. – В городе без денег тоскливо. Возьмешься, одна двадцатая выручки твоя.

Подобные разговоры вольноотпущенник понимал с полуслова.

- Одна десятая, - процедил он сквозь зубы, - и то, только из уважения к семье императора.

- Тогда сроку тебе декада. Нас время поджимает. Я просто чувствую шорох песчинок в часах вечности, - сказал варвар.

- Каждый камень стоит около двадцати золотых ауреев, - сказал вольноотпущенник, и получил крепкий удар ножнами по жирной спине.

- Тридцать! – взревел Плавт диким медведем.

- Их много, цена падет, - запричитал клиент.

- В городе ждут резни, а камни прятать легче, чем золото, - сказал один из ветеранов. – Не показывай все сразу, а мы будем тебе помогать деньги получать. Не пристало такому солидному господину самому тяжести носить.

Солдаты развеселись, стали мышцы напрягать.

- Откуда у тебя камни? – спросил я Гнея. – Они сверкают в чаше, словно кровь Юпитера.

- Кровь бога в сосуде, или сына его, - забормотал Петр.

Я уже привык к его неожиданным словам. Он почти поэт. Мысль пришла, он ее оттачивает. Только без рифмы.

- Один хороший человек в дорогу дал, - ответил мой спаситель.

Да, кстати, если кто-то подумал, что я неблагодарная свинья, то так оно и есть. Жизнь приучила. Кувыркался тут недавно, в прошлом месяце с двумя сестренками, так их семейка с отца моего такие синекуры стребовала, что он даже меня замечанием удостоил. Обычно он нас с братцем вблизи не видит. В уме уже прикидываю, куда Гнея пристроить. К мамаше – исключено. Завтра же отравят. У самого цезаря горшок ночной выносит аристократ с родословной прямо от Ромула. И все остальные такие же. А город ждет резни. Отец совсем плох, как только он умрет, мы с братцем сцепимся в грызне за трон. Это такое креслице, где вмешается ровно одна задница. А остальное от лукавого Януса, бога обмана. Город стоит на костях и требует свежей крови. Во время проскрипций Суллы здесь за лето триста тысяч человек убили. Близится буря. Деньги – загребущему, слезы – дуракам, трон – тому, кто говорит: «Возьму и не отдам!».

- Здесь сто двадцать семь камней, - сказал бывший раб в шелковой тоге и достал из ее складок счеты, почти фокус, подумал я, - по двадцать четыре золотых монеты за камень, это будет, - и он приготовился к долгому подсчету.

- Три тысячи сорок восемь, - сказал мой новый спутник.

Капля пота побежала по надушенному виску клиента императрицы.

- Великое чудо явил господь своему слуге, - восхищенно сказал подобранный нами юродивый проповедник. – Но как?!

Бывший раб подобными вопросами не терзался. Он такие штучки сам применял. Сидишь с вечера до полуночи, складываешь все возможные варианты. Назовут тебе цену за пуговицу, а ты – раз, и итоговую цифру называешь. Большая подготовительная работа и никакой мистики. Пот его прошиб оттого, что он впервые за много лет конкурента опасного возле себя ощутил. Такого же упорного, а если учитывать тягу императрицы к молоденьким мальчикам и воинам, то картина вообще становилась печальной.

- Он складывает, а я умножаю, - сказал мой спаситель Петру. – Римские цифры неплохи, но новое время требует других песен. Кто сейчас вспомнит богов Вавилона? Превратились они в мелких пакостных демонов, а через сотню-другую лет и об именах их никто не вспомнит. Так проходит земная слава.

Он придвинул к себе восковую табличку.

- Далеко на востоке, на берегу большого океана, стоят города. Тысячи кораблей приходят в их порты, и миллионы людей истирают подошвы о камни их мостовых. Там придуманы другие цифры. Они называются десятичной системой счета, и ты, Петр, сейчас о ней узнаешь.

И они склонились над доской для письма, и я тоже увидел чудо. Мамашин вольноотпущенник прервал свой труд, и, перестав щелкать счетами, стал слушать. Часа на два они выпали из течения жизни. Мы за это время три амфоры приговорили. К моему удивлению старина Плавт с ними сидел.

- Проклятье греческим богам! – крикнул он. – Получилось!

Я поинтересовался, в чем там дело. Выяснилось, что центурион задачку решал. Наш гость в тоге весь свитками обложился и в подсчеты по новой системе погрузился.

- Ты понимаешь, цезарь, - подошел ко мне центурион, - в стандартном походном квадрате идет двенадцать шеренг по двенадцать человек в каждой. И твой новый друг, которому ты дал римское имя, спросил меня, сколько лишних мечей у меня будет, если я поведу воинов квадратом по тринадцать? Так вот, двадцать пять. Лишняя четверть от сотни. И никто из лазутчиков врага ее не заметит! Вот такая занимательная арифметика.