Андрей Завадский - Утро псового лая. День вторжения-1 (том 1-2)

Алексей к тому времени стал уже командиром эскадрильи, и мог оставаться на земле, пока его бойцы рисковали жизнями, рассекая раскаленный воздух над ущельями, словно шрамы изрезавшими эту негостеприимную страну. Так и было до тех пор, пока из одного вылета не вернулись сразу два экипажа, чьи винтокрылые машины сразили зенитные ракеты "духов". И в следующий вылет Алексей повел два звена вертолетов лично, перед этим лишь сказав Юлии, что приехал сюда не для того, чтобы бессильно смотреть, как грузят на улетающий в Союз борт очередной гроб с телом его бойца.

И она поняла, что творилось в тот миг в душе у мужа, лишь пообещав ждать его всегда. И потом, когда удача изменила Алексею, и тогда еще таинственная ракета "Стингер" прервала полет его "Крокодила", боевого вертолета Ми-24, она ждала его, ночами рыдая в подушку, и была первой, кого увидел он, очнувшись уже в палате госпиталя в Баграме. Те долгие дни и бессонные ночи ожидания не прошли для нее даром, и золото ее волос посыпал иней ранней седины.

Потом было еще много всего, были новые переезды, был хаос девяносто первого года, стремительное падение державы, служению которой были отданы лучшие годы, когда Юлия последней покинула охваченный беспорядками Тбилиси, не желая расставаться с Алексеем, которого там держал приказ, ни на мгновение. Была похоронка, пришедшая из Таджикистана, где погиб их сын, решивший идти по стопам отца, но лишь предпочтя вольному плаванию по воздушному океану тесноту боевого отделения упрямо ползущей вперед, плюющейся огнем и свинцом бронемашины.

Враг, тот самый, с которым прежде, не щадя себя, дрался над раскаленными горами Алексей, двинулся тогда на север, и на его пути вновь встали русские солдаты, сражавшиеся так, словно за спиной у них была не чужая страна, а родной дом. И тогда меткий выстрел какого-то душмана, не ведавшего ничего, кроме войны, ведомого неодолимой жаждой крови, оборвал жизнь лейтенанта Егора Швецова, который вел огонь из охваченной пламенем БМП, прикрывая отход попавшей в засаду разведгруппы. Алексей помнил последнюю встречу с сыном перед тем, как самолет с красными звездами унес того в далекий край, откуда сильный, полный жизни парень вернулся в закрытом гробу, ибо пламя почти уничтожило его тело.

В те дни у супругов Швецовых прибавилось седых волос, и не раз бывало, что по вечерам они просто молча сидели на кухне, опустив глаза, словно боялись встретиться взглядами друг с другом. Алексей чувствовал за собой вину в том, что погиб их сын, который лишь пытался быть таким же, как его отец. Ему прежде приходилось посылать на верную смерть чужих сыновей, многих из которых он сам же и провожал в последний путь, а теперь кто-то обрек на гибель и его дитя, его плоть и кровь. И еще больше Алексей страдал от бессилия, понимая, что он не может ничего изменить.

Несколько месяцев прошло, словно в тяжком сне. Но однажды, словно стряхнув с себя оцепенение, тот, кто стал ныне лидером могучей державы, решил, что он еще в состоянии спасти тысячи таких же молодых, полных сил парней, готовых отдать свои жизни стране, словно не знающей о том, что кто-то проливает за нее кровь. Алексей понял тогда, что еще может сделать, пока силы не оставили его, и Юлия, узнав его желание, вновь, как и много лет назад, стала ему поддержкой и опорой, поняв его.

Отставной офицер, отработанный материал, отторгнутый огромным и жестоким организмом, имя которому армия, Алексей сумел добиться той цели, которую поставил себе сам. Это оказалось намного труднее, чем вывозить раненых бойцов под кинжальным огнем душманских ДШК, но он смог подняться к вершинам власти, обретя возможность изменить этот мир, создать новый, такой, о каком мечтал сам. И Юлия всегда была рядом с ним, готовая поддержать советом, просто принять на себя часть его боли и терзаний.

Все оказалось не так просто, и любые перемены вызывали недовольство и неприкрытую ненависть многих наделенных не меньшей, чем Алексей, властью людей, только власть их была иной природы. И вместо того, чтобы сохранять жизни молодым ребятам, так похожим на его покойного сына, принявшего смерть геройскую, но от того не менее ужасную, приходилось снова и снова бросать их в пекло войны, все так же раздиравшей страну. И приходилось вручать присвоенные этим парням, иным из которых не было и двадцати лет, ордена и медали их облаченным в черное матерям и совсем еще юным вдовам, стыдливо отводя полный боли взгляд. И только то, что Юля, его Юля все это время была рядом, спасало Алексея от окончательного срыва, давало надежду, что все еще можно изменить, осуществив свою мечту.

-- Не плач, не надо, - Алексей, стараясь забыть об охватывавшей его тело боли, и тем более не показать свои страдания той, что была рядом, ласкал Юлю, чувствуя, что она все реже содрогается от рыданий. - Все хорошо. Я жив, все в порядке, - со всей нежностью, на какую был способен, молвил он. - Ведь это не первый раз, ты же знаешь. Тогда все обходилось, и сейчас тоже ничего не случилось.

-- Скажи, почему это произошло, - Юля подняла голову, взглянув в глаза Алексею. Швецов, увидев ее воспаленные, полные слез глаза, понял, что она плакала несколько часов подряд. - Почему ты?

-- Потому что я не могу вечно посылать на смерть кого-то вместо себя, - тихо ответил Алексей. - Нельзя прятаться за чужими спинами. Тогда, в Афганистане, я рисковал наравне со своими солдатами, так же попадая под обстрелы. И это было проще, чем отдавать приказы, сидя в уютном кабинете и зная, что одно твое слово, росчерк подписи на бумаге, обернутся бессонными ночами для чьих-то матерей, жен, зная, что по всей России будут звучать залпы траурного салюта. Не может кто-то другой, чужой, незнакомый, вечно принимать на себя то, что предназначено мне. И я сам не могу принять это, но не могу я, как раньше, сам идти в бой, рискуя наравне со всеми. И то, что случилось сегодня, это расплата, воздаяние мне за то, что моей волей приняли смерть сотни русских парней, которые и целоваться толком не научились, а уже стали героями, чьи ордена получат их матери. Теперь, после того, что случилось, мне станет легче жить, зная, что и моя жизнь может оборваться так же легко, зная, что я ничем не лучше тех, кто умирает в проклятых всеми богами горах Чечни и еще невесть где, исполняя мою волю.

-- Второй раз я чуть было не потеряла тебя, - прошептала женщина едва слышно. - Я не смогу так жить, зная, что однажды это повторится. Прошу, оставь все это, откажись от этой власти, что приносить только горе, - с мольбой в голосе, тихо, одними губами, произнесла Юлия. - Мы станем жить, как все. Ты не будешь чувствовать себя палачом и мишенью, и я не буду просыпаться по ночам, вздрагивая от кошмаров.

-- Ты же знаешь, что этого не будет, - с грустью ответил Алексей. - Пути назад больше нет. Не для того я стремился к этому, чтобы все бросить. На моих руках крови столько, что никакому маньяку не снилось в его шизофренических грезах. Но я искуплю свою вину, вернув мир и счастье нашему народу. Я пошлю на смерть еще сотни молодых ребят для того, чтобы их дети могли потом жить, не боясь войны, не думая, что могут спуститься с гор какие-то звери в человеческом обличии, войти в их дома, перерезать им глотки и изнасиловать их жен. И если я уйду сейчас, не сделав этого, значит, вся жизнь будет прожита зря, все жертвы, что я принес своими руками, окажутся напрасными. Я вновь и вновь обрекаю на смерть тех, о чьем существовании даже не ведаю, и готов принять на себя кару за это, сколь бы тяжкой ни была она, - произнес он. - Пусть придется страдать, это ничего, это значит, что кто-то там, на небесах, принял мою искупительную жертву.