Владимир Лещенко - Волчица и кот

– И все? – облегченно спросил кто-то.

– А кровь-то чья? – с некоторым испугом спросил Такомба.

– Ну, в капищах богатых – «Медвежья», где победнее – «Бычья»...

– А обрезание?! – всполошился еще один пират. – Обрезания делать не надо?

– Нее, – протянул матрос, – несколько секунд соображая – обрезание чего именно имеет в виду собеседник? – Говорю – только копытом тебе дадут под зад, и ниче больше.

– Ну раз ниче больше, тогда, наверное... – неуверенно произнес пират, и при этом вопрошающе взглянул на боцмана. – Как думаешь, дядя Джо?

После исчезновения капитана и старпома, именно дядя Джо (он же Джеймс Джойс) остался единственным авторитетом для них. Как-никак, из всех их он единственный прежде добывал хлеб насущный на больших космических дорогах.

...Джеймс Джойс на самом деле не являлся пиратом, хотя имел к ним определенное отношение: он их играл.

Играл, ибо был актером – и актером хотя и не самым знаменитым, но достаточно известным.

И именно роли пиратов, корсаров и флибустьеров были его коньком.

Он играл их в телесериалах, в обычных фильмах, в старомодном кино, в мюзиклах и классических пьесах. Играл знаменитых пиратов древности, старых космических волков, боцманов, комендоров, капитанов – капитана Папая, Хаима Вольфа Серебряного, и даже – один раз в жизни – миледи Гонг. Карьера его складывалась весьма успешно – и в плане славы, и в плане денег. Его игрой восхищались в десятках миров.

Он даже получил приз – пусть и не самый значимый – за лучшую второстепенную роль третьего плана на межзвездном конкурсе актерского мастерства. Да не каком-нибудь захудалом, а самом уважаемом, носившем имя легендарного изобретателя театра Мейера Хольда.

К своим ролям Джойс относился с вызывавшей у всех восхищение ответственностью и тщательностью.

Он читал старинные хроники и труды историков, словари космического жаргона, изучал навигацию и уставы – иногда посрамляя не только режиссеров, но и консультантов. Он усердно посещал кабачки в космопортах, включая и достаточно подозрительные, подмечая малейшие детали поведения и облика местных завсегдатаев. И лучшей ему рекомендацией было то, что ни разу он не выдал себя, и никто не опознал в нем чужака.

Беда пришла совсем с другой стороны.

...Запутавшись в личной жизни, устав от скандалов с очередной женой, притязаний очередной любовницы на брак, и исками от оставленных четырех экс-супруг, он решил на время сбежать от дел и проблем, и взял себе билет второго класса до самого дальнего пункта назначения, который только высмотрел в расписании.

(Прием, неплохо известный полиции и ее извечным конкурентам, и называемый в их среде «длинный прыжок»).

На Танаторе их лайнер делал двухсуточную остановку, и там, на орбитальном транзитном терминале, Джеймс Джойс на свою беду решил пошутить. Облачившись в словно нарочно захваченный им в последний момент со склада реквизита потертый китель со споротыми нашивками боцмана, он отправился в самый замызганный и злачно выглядящий бар.

Там он заказал два пива и виски, и принялся их поглощать не закусывая (для чего предварительно принял пару капсул с трисхнином) и стал ждать, пока кто-нибудь не подсядет к нему за столик.

И дождался. Два неприметных типа – по виду – мелких околокосмических жучка, из тех, кто в изобилии отирается во всех крупных космопортах, подбирая крошки со стола серьезных людей. Деликатно, даже робко осведомились они – нельзя ли сесть за столик уважаемого боцмана, и не могут ли они быть чем-то ему полезны?

Он разрешил, покровительственно похлопав обоих по плечу, заказал еще виски и закуску, и начал разыгрывать сценку из жизни – бывалый звездный волк, прошедший все на свете, снисходит до разговора с наземными крысами.

О, как вдохновенно он играл в тот вечер! Как великолепно изображал пирата на мели!

Он отпускал многозначительны намеки, нарочито обрывал рассказы на самом интересном месте, показал шрам на локте – будто бы от лазерного луча. (На самом деле – след от горячего утюга, которым ему съездила одна из первых соблазненных им девушек – костюмерша из захолустного театра, где он тогда служил). Двое только кивали, закатывали глаза в нужных местах, умело ему подыгрывая... О, как он наслаждался этой неподдельной завистью в глазах этих мелких припортовых прилипал, как буквально млел от того обожания, которое они расточали ему! Хотя и понимал, что скорее всего их привлекает всего лишь бесплатная выпивка... Если бы это было так!

Ибо двое оказались не кем иным, как уже знакомыми читателю агентами Хушински, чьих настоящих имен не знал даже он сам. Первый раз они ошиблись, свято уверившись, что надыбали в этом маленьком баре кого-то из немногочисленного племени космических пиратов.

...С какого-то момента он вдруг обнаружил, что почти лишился сознания – он еще, сквозь полузабытье, успел ругнуть хваленый препарат... Позже он пытался, но так и не мог вспомнить – когда это кто-то из его собутыльников успел всыпать ему снотворное в виски?

Очнулся он уже на борту яхты, уносившей его невесть куда, мучимый жутким похмельем, и ничего не соображающий.

Сперва он даже подумал, что его каким-то образом опознали, и тривиально похитили ради выкупа.

Но когда те двое его собутыльников явились к нему в каюту (при этом держа в руках предусмотрительно снятые с предохранителей парализаторы), и изложили ему суть дела, он только что не брякнулся в обморок от изумления.

Его похитители ни капли не сомневались в том, что в их руках оказался настоящий пират.

Они даже продемонстрировали розыскной файл, на какого-то М. Кроткого – одного из атаманов новгородских ушкуйников, и в самом деле слегка похожего на Джойса.

У Джеймса хватило ума не упорствовать, и не пытаться доказывать им, что они не правы – случись им понять свою ошибку, подумал он, и они скорее всего предпочтут немедленно избавиться от него, тем более, что в открытом космосе это проще простого.

Когда же его доставили на какую-то заброшенную станцию, где собралась к этому моменту компания таких же случайных людей, и он был назначен их боцманом, он со всем рвением принялся исполнять свои обязанности, стараясь не выдать ничем своего невежества.

Как ни странно – у него это получалось.

То ли он так хорошо играл свою роль, что никто не замечал его мелких огрехов и накладок, выдающих в нем профана, то ли он и в самом деле узнал о космоплавании достаточно, чтобы быть боцманом фрегата.

А скорее – и то и другое вместе. Но играл он и в самом деле великолепно.

Видимо, сказался усвоенный им давным-давно принцип, которому он и был на девять десятых обязан своими успехами на сцене и экране: «Не играть жизнь, а жить в игре». Временами он даже в глубине души гордился: он, обычная планетарная крыса, сделал из этого сброда настоящих корасаров.